Эмир тихонько посовещался со своим советником. Затем снова повернулся к нам.
— Я ничего об этом не знал, — просто сказал он.
— Я тоже, — сказал визирь, — а ваше дело должно было бы перед судом попасть ко мне на стол. В любом случае такой суд и приговор не могут быть законными без согласия шейха Махали.
Фридландер-Бей вышел вперед и протянул визирю копии нашего обвинения и приговора, полученные от кади.
— Вот все, что нам показали. Здесь подписи кади и доктора Садика Абд ар-Раззака.
Визирь несколько мгновений рассматривал бумагу, затем передал ее принцу. Принц глянул на нее и сказал:
— Тут нет моей подписи или подписи моего визиря. Этот ордер не имеет силы. Вы имеете право апеллировать в течение месяца начиная с сегодняшнего дня. За это время я допрошу лейтенанта Хаджара, доктора Садика Абд ар-Раззака и этого неизвестного мне кади. Между тем я проведу расследование, почему это дело прошло мимо меня.
— Благодарим вас за ваше великодушие, о принц, — скромно сказал Фридландер-Бей.
Эмир отмахнулся:
— Не стоит благодарности, я просто выполняю свой долг. Теперь скажите мне — кто-нибудь из вас хоть как-нибудь причастен к смерти этого полицейского?
Фридландер-Бей приблизился к эмиру еще на шаг и посмотрел ему прямо в глаза:
— Клянусь головой, клянусь жизнью Пророка — да будет с ним мир и благословение Аллаха, — мы никак не причастны к смерти офицера Максвелла. Мы даже не знали этого человека.
Шейх Махали задумчиво погладил свою тщательно ухоженную бороду.
— Увидим. Теперь возвращайтесь домой, потому что ваша отсрочка уже вступила в силу.
Мы низко поклонились и вышли из приемной. Оказавшись снаружи, я с облегчением выдохнул — я так долго сдерживался!
— Мы можем ехать домой! — сказал я.
Папа был чрезвычайно счастлив.
— Да, племянник, — сказал он. — При наших возможностях и при месячной отсрочке Хаджар с имамом вряд ли смогут одолеть нас.
Я не знал в точности, что у него на уме, но мне хотелось как можно скорее окунуться в привычную жизнь. Я изголодался по спокойствию, по маленьким привычным проблемам, и я не хотел опасностей больших, чем представляет собой мышка в женском туалете моего ночного клуба. Однако, как писал один великий поэт из рода феринджи: «Лучшие планы мышей и людей часто летят к чертям».
Это могло случиться и в мое время, я инстинктивно это понимал.
Так бывало всегда. Именно поэтому я старался сейчас не строить никаких планов. Я мог и подождать, пока Аллах в Своем бесконечном милосердии не устремит Своих намерений в нужном мне направлении.
Однако иногда нужно потерпеть несколько дней, чтобы у Владыки Миров дошли до тебя руки. Все это время я отдыхал у Чири, с удобством устроившись на своем привычном месте в углу бара. Четыре-пять ночей спустя, сильно за полночь, я смотрел, как Чирига, моя партнерша и ночная барменша, получала скромные чаевые от клиента. Она оскалила на него свои заостренные зубы и передвинулась к моему краю стойки.
— Дешевый ублюдок, — сказала она, запихивая деньги в карман своих тугих джинсов.
Некоторое время я не говорил ни слова. Я был в меланхолическом настроении. А все потому, что было уже три часа ночи и я много выпил.
— Знаешь, — наконец сказал я, глядя на стоявшую на сцене Ясмин, — когда я был ребенком, я пытался себе представить, что значит быть взрослым. Я все представлял себе не так. Совершенно не так.
Прекрасное черное лицо Чири расплылось в одной из ее редких улыбок:
— Я тоже. Никогда не думала, что зависну в этом городе. В своих мечтах я не хотела оставаться в Будайине. Я целила более высоко.
— И все же мы здесь.
Улыбка на лице Чириги погасла.
— Я здесь, Марид, невозможно, навсегда. У тебя же есть большие надежды.
Она взяла мой пустой стакан, бросила туда несколько кубиков льда и смешала мне новую порцию «Белой смерти». Так Чирига называла мой любимый напиток, смесь джина с горьким апельсиновым соком — бингарой и глотком розового сока лайма. Мне не нужно было больше пить, но я хотел.