— Ошибаешься, Жак, — спокойно сказал я. — Я не стал бы угрожать никому из своих друзей. Такая власть мне не нужна. Я просто рассчитываю на то, что ты ответишь мне услугой на услугу. Разве я не закрыл для тебя чек Фуада? Разве ты не согласился помочь мне?
Он поморщился.
— Ну да, это дело чести, хорошо, я, конечно, буду рад вернуть тебе долг.
Я похлопал его по спине.
— Я знал, что могу на тебя рассчитывать.
— Когда угодно, Марид.
Однако одного взгляда на его физиономию было достаточно, чтобы понять, что желудок у него до сих пор не в порядке.
Мы приехали в клуб Френчи, что был кварталом выше моего. Френчи был огромным, коренастым парнем, у которого был такой вид, словно он катал бочки в каком-нибудь солнечном французском порту.
— Как поживаешь, Марид? — крикнула Дейлия, барменша.
— Прекрасно, Дейлия. Френчи здесь?
— Вернулся. Пойду приведу его. — Она бросила свое полотенце и исчезла за дверью, в офисе. Посетителей было немного, но пока еще рано.
— Хочешь, поставлю тебе выпить? — спросил я Жака, пока мы ждали.
— Господь не одобряет хмельного, — сказал он. — Уж тебе ли этого не знать.
— Я знаю, — сказал я. — Я знаю, чего не одобряет Господь. Но лично мне он никогда этого не говорил.
— Да? А что такое, по-твоему, блевота? А отключка сознания? А когда тебе дают по морде из-за того, что ты напился и сказал что-то не то и не тому человеку? И не надо богохульствовать.
Я не мог воспринимать его серьезно.
— Я видел, что и ты пьешь.
Жак энергично закивал.
— Да, друг мой, но затем я и хожу к исповеди. Покаюсь, и снова все в порядке.
От дальнейших религиозных разглагольствований меня спас Френчи, который появился в самый критический момент.
— В чем дело? — спросил он, подвигая табурет и усаживаясь справа от меня.
— Френчи, — сказал я, — рад тебя видеть. Я счастлив, что меня до сих пор принимают в твоем клубе, но, честное слово, у меня нет времени сидеть тут и болтать.
— Ты хочешь что-то продать мне, нораф, — сказал он своим хриплым голосом. — Подожди минутку. Я в трезвом виде мошенничать не умею.
— Я-то думал, что ты бросил пить, — сказал я. — Из-за своего желудка.
— Да я начал снова, — сказал Френчи. Он махнул своей барменше, и Дейлия принесла ему закупоренную бутылку «Джонни Уокера». Первый раз я видел, как этот напиток пили греческие торговые моряки в клубе Джо-Мамы и еще в двух филиппинских барах на Улице. Френчи отвинтил пробку и налил себе полстакана. — Даю тебе шанс, — сказал он, заглатывая виски одним духом и наливая себе еще.
— Мне джин с бингарой, — сказал я барменше.
— Лаймового сока выжать? — спросила Дейлия.
Я улыбнулся:
— Все-то ты помнишь.
Она надменно пожала плечами.
— Чтобы я да забыла, — пробормотала она. — А что тебе, Жак?
— У тебя есть эквадорское пиво? Я бы выпил кружечку.
Дейлия кивнула и принесла Жаку его выпивку. Френчи влил в себя второй стакан виски и рыгнул.
— Eh bieп [Ладно (фр.)], Марид, — сказал он, почесывая свою густую бороду, — так что у тебя в чемоданчике?
Я положил его на стойку между нами и открыл замки.
— Ты просто влюбишься в него, — сказал я,
— Еще не влюбился, — сказал Френчи, — но, может быть, через несколько минут? — Он заглотил третий стакан «Джонни Уокера».
— Можно посмотреть, Марид? — спросила Дейлия, облокотившись на стойку.
Френчи сердито посмотрел на нее, слегка покачав головой.
— Иди столы вытирай, — сказал он.
Выпивка начинала на него действовать. Это было хорошо.
Я откинул крышку и дал Френчи посмотреть устройство. Это был прекрасно выполненный терминал с памятью, достаточной для того, чтобы не забывать о своем назначении. Он был бесполезен, если где-нибудь его не присоединить к основному компьютеру. Фридландер-Бей заключил контракт с одной из боснийских фирм, чтобы поставлять устройства по ценам значительно ниже самых благоприятных рыночных. Это можно было сделать благодаря тому, что боснийские корпорации владели индустриальным конгломератом со штаб-квартирой в Бахрейне. И главный исполнительный представитель, и вице-президент по продажам своей властью, богатством и благополучием были обязаны Папиному вмешательству в политические дела каких-то десять лет тому назад.
Я налил Френчи четвертый стакан.
— Merde alors [Ну и дерьмо (фр.)], — пробормотал он.
— Фридландер-Бей хочет, чтобы ты стал первым в Будайине, — сказал я ему.
Огромный француз теперь уже не глотал виски, а пил понемногу.