— Да. Всю жизнь я хотела быть такой, как все.
— Потрясающе! Ты, значит, считаешь, что эти «все» лучше тебя? Романтик. Оптимистка. А твой Сергей был такой, как все?
— Он умел жить среди людей и нравиться им.
— А тебя это не настораживало?
— Отчего же. Это меня как раз привлекало к нему.
— И он так никогда и не узнал, что у тебя должен был быть ребенок?
— Думаю, не узнал… Ведь тут я поступила как все.
— И что, почувствовала себя на высоте?
— Нет. С тех пор я презираю себя, и, боюсь, это никогда не пройдет.
— Ладно, брось, забудь, — властно говорила Ксана, а потом вдруг подозрительно заинтересованно начинала выспрашивать, на каком заводе Марина работала, как фамилия Сергея, в каком отделе он работает.
Марина отвечала, смущенная тем, что Ксана, кажется, ей не верит, пока вдруг однажды не поняла, что Ксана ей верит, конечно, а просто у нее есть какие–то мысли насчет Сергея. Зная Ксану, всегда как бы охваченную рыжим пламенем деятельности, Марина серьезно испугалась, что та может выкинуть какую–нибудь штуку устроить Сергею сцену, и потому перестала отвечать на Ксанины слишком конкретные вопросы.
Однажды, когда они вот так беседовали, явился Стасик, как всегда некстати, Ксана все свое терпение тратила на Лауру, поэтому Стасика уже видеть не могла. Но на этот раз она была к нему очень внимательна.
— Стасик, — вкрадчиво начала она, — вот ты нам все о любви да о любви… А сам, небось, и целоваться не умеешь…
— Почему не умею — умею… — обиделся Стасик.
— Ну, когда мы отрывок с тобой делали, у тебя это плохо получалось…
В отрывке из «Женитьбы Фигаро» Стасик изображал Керубино, а Ксана — Сюзанну. По правде говоря, он рвался поцеловать Ксану не только для сценической достоверности, но она от его поцелуев мудро уклонилась.
— Плохо? — обиделся Стасик. — А что же делать?
— Потренироваться. Найди себе какую–нибудь опытную барышню вроде Лауры, у нее за долгую жизнь была масса приключений. И Эдвард, и Роальд, и тот, который приплыл к ней на ледоколе с красными парусами… Ты ей скажи, что тебе нужна помощь, она хороший товарищ.
Про себя Марина хохотала, но когда Стасик ушел выразила опасение, что он послушается Ксаниного совета.
— Да что же он, совсем дебил? — изумилась Ксана.
Дебилом Марина Стасика не считала, но какого–нибудь лесковского племянника из медвежьего угла он ей напоминал. Как выяснилось, она была права, потому что вдруг раздался страшный визг, захлопали двери, зазвучали размытые, какие–то банные голоса, а потом волна большого скандала стала приближаться к комнатушке, которую обрабатывали Ксана с Мариной.
Первой вбежала Лаура. Вид ее был дик и ужасен: встрепана, вся в краске и в опилках, лицо черно от размазавшихся ресниц. За ней, почему–то с гитарой наперевес, вбежал Клим Воробей, потом маленькая Baля Ермакова с любознательным интересом во взоре, бледный Игорь Иванов, Пчелкина с Веселкиным и даже Лагутин с Воробьевой, которые делали вид, что не очень–то им хотелось знать, что тут такое стряслось, но, мало ли, нужна медицинская помощь или что.
— Кирпич… кирпич свалился…
— На ногу.
— Какое на ногу, на голову…
— Сотрясение мозга…
— Эпилепсия…
— Пожизненный идиотизм.
— Сам ты идиот.
— От идиотки слышу…
Совершенно обессиленная, Лаура рухнула на руки Клима Воробья, которому пришлось отдать Игорю свою бесценную гитару.
— Что, в конце концов, случилось? Лаура, что случилось? — строго и спокойно спросил Лагутин.
— Он… он набросился на меня, как зверь… Он… целовал меня…
— Кто — он?
— Этот… Новиков…
— И только?
— Он… негодяй.
Ксана хихикнула. Лаура разрыдалась пуще прежнего. Все присутствующие были еще в таком возрасте, что не могли спокойно видеть чужие слезы, а того, кто плакал, считали непременно правым и несправедливо пострадавшим. Поэтому на Ксану посмотрели довольно злобно.
— Я ему голову оторву, — мужественно сказал Клим Воробей.
— Морозова, что же ты не следишь за своим Керубино? — каким–то гнусавым, намеренно ханжеским голосом спросила Аня Воробьева.
Марине захотелось было ответить, как она относится к «своему Керубино», а заодно и к Ане Воробьевой. Но ей стало стыдно так задешево предавать Стасика, она разозлилась на всех остальных, на этот визгливый детский сад. Наглым взглядом смотрела на нее Воробьева, презрительно щурился Лагутин, а Марина чувствовала, что Стасик тут ни при чем, что эти долго ждали повода прицепиться к ней, к Марине. Раздразнить, а потом посмотреть, как она себя будет вести.