Пошла докладывать домоуправша, а в скорости Марат привел старенького врача. Тот долго осматривал Колю, качал головой, морщил лоб и, наконец, объявил, что повреждений никаких не находит, а что оголодал парень сильно и нервно переутомился — это верно. Нужен ему покой и правильное питание, отойдет, и речь вернется, потому что сложение у него хоть и не бог весть какое могучее, но прочное. Прописал лекарства, обещал прислать сестру впрыскивать глюкозу и поплелся к следующему больному.
А назавтра пришла сияющая домоуправша:
— Все в порядочке, Анна Павловна! Военкомату известно, что ваш Николай с группой других солдат с боем пробился через линию фронта. Приказано ему отдыхать и поправляться. Как выздоровеет, сам (найдет дорогу куда надо.
У матери — как гора с плеч. Обняла Настасью Ивановну и Веру домоуправшу, и ревут все втроем — заливаются. Только слезы это хорошие: не подвел Коля. Вот бы еще старик вернулся, да сыновья почаще писали…
— Многого хочешь сразу, матушка, — укоряет Настасья Ивановна. — Так-то тебе сразу вроде мирное время получится… Переживем как-нибудь.
Дважды в пятидневку заходил Сережа Павлов к больному товарищу, но неудачно: медленно поправлялся Коля. А потом точно какая-то пружинка щелкнула: появилось сознание во взоре, стали увереннее движения, и вяло еще, медленно заговорил Коля. Доктор посмотрел и похвалил. Вскоре Коля уже бродил по комнате и просил мать разыскать Сережу. Но мать была неумолима. «До пятого дня, как сказал врач, нет тебе разговоров, и Маратку-злодея гонять буду, а то он один сколько тебе вопросов задает! Нет и нет!»
Свидание друзей было радостным. Только что ушел старый врач, сняв свои строгие запреты, и обычно молчаливый Коля должен был отвечать на вопросы.
— В общем, — говорил он, — ничего особенного не было. В октябре наша часть попала в окружение. Солдаты, молодые, необстрелянные, не устояли перед танками. А больше, конечно, сами себя пугали… Разбились на мелкие группы, решили пробираться к фронту. Куда идти — неизвестно, кто впереди, с боков — непонятно. Только одно и знали: шли на восток… Наткнулись на немцев. Они тогда наступали, вполне уверенные в скорой и окончательной победе, поэтому не очень занимались пленными. Двое конвоиров с автоматами загнали нас в кузов грузовика, третий сел с шофером. Тронулись… Их трое, даже двое около нас-то, а нас одиннадцать. Но они сытые и вооруженные, а мы без сил и без оружия. Сидим спокойно, едем. А потом сосед, такой слабенький парнишка, меня в бок толкает. Конвоиры, видимо, уверились в нашей небоеспособности и положили свои автоматы. Тут-то ребята их и придушили… Ну да, голыми руками. Откуда только сила и ярость взялись. А грузовик мчится. На ходу спрыгнуть — разобьешься. Ждать тоже нельзя: того гляди, приедем куда-нибудь в село… Ну, из немецких автоматов пристрелили третьего конвоира, заставили шофера свернуть с дороги, ушли…
— Ну, ну… А потом?
— А потом вот… пришли.
— Говорят, с боем через фронт пробивались?
— Немножко постреляли. Но это все пустяки. Вот ты — герой, я слышал. Сокол! Московское небо охраняешь.
— Я-то какой герой? Вот есть у нас действительно герои… Например, Талалихин. Это, я тебе скажу, настоящий герой! Не осталось у него снарядов — на таран пошел! Хвост немцу рубанул!.. А про подвиг Гастелло слышал?.. Вот! А мы что? Рядовые летчики, больше отгоняем немцев, чем бьем. Не хотят они с нами драться, а их техника, заметь, сильнее, да и количеством больше. От нашего звена порой их девятка утекает, не принимая боя… Один пленный говорил, что их летчики еще с Испании напуганы и один на один с нами не любят драться. Это верно, в Испании им дали жару…
— Кстати, Сережа, дело прошлое: ты ведь тоже был в Испании?
— Рвался туда, да не пустили. Был я, дорогой ты мой, на востоке. У Халхин-Гола, действительно, удалось полетать, а так больше в гарнизоне скучал. У людей — Испания, у людей — Финляндия, а нам, желторотым, — гарнизон.
— Сколько сбил за все время?
— Семь… Нет, постой, ты вот меня поймал врасплох… Это не один я, а в группе с другими…
— А по-честному ты сам сколько?
— Сколько, сколько, какое это имеет значение? Все наши… А вот ты действительно больно скупо о себе рассказываешь… Выходит так, что все делали другие, а ты ни при чем. А я слышал, например, что младший ефрейтор Николай Худяков вел через немецкие тылы большую группу окруженцев. Вел?
— Сами шли, как так вел?
— И был не только за командира, но и за комиссара. И тот же Худяков Николай до того, перед боем, был принят в партию. И коммунист Николай Худяков является инициатором и главным действующим лицом в расправе с конвоирами и во всем дальнейшем…