С завидным спокойствием он описывал то, что ему приходилось видеть при дворе: «Мадам де Полиньяк по-прежнему сохраняла свое влияние при дворе. Она осталась такой же, как и была, однако после отъезда Калона многие приближенные королевы лишились привилегий и былого влияния. Король по-прежнему слабый и подозрительный, он доверяет лишь королеве, более того, кажется, что именно она принимает все решения и все министры докладывают ей обо всех государственных решениях. В обществе все чаще и чаще говорят, что король начал пить, а королева пользуется этим для того чтобы подписывать все документы. Однако все это ложь». Ферзен постоянно присутствовал на интимных обедах и приемах в Версале. Он сопровождал королеву на все балы в Оперу. Правда, теперь она развлекалась гораздо меньше, чем раньше. Над столицей витали опасные слухи. Маскарады и карнавалы были словно проникнуты этим странным мрачным настроением. Королева вздрагивала лишь от одного слова о мемуарах, опубликованных мадам де ла Мотт. Их появления ожидали со дня на день, и, несмотря на все принятые меры предосторожности, никогда еще королева не боялась так сплетен и грязных стишков.
Людовик XVI был подавлен. Де Бриен уже не способен управлять ситуацией, и это еще больше угнетало короля и королеву. «Королю говорили: „В каждом уголке вашего королевства полыхает огонь“. Так оно и было на самом деле. Де Бриену понадобилось много времени и усилий, чтобы убедить короля в том, что это лишь происки врагов монархии и только страх короля может помочь им», — отмечал тогда Бомбель. Измученный и истерзанный первый министр 5 июля объявляет о созыве штатов, не уточняя даты созыва. «Внутреннее положение становится все более и более критическим, — писал Мерси императору. — Королева беспокоится о судьбе королевства гораздо больше, чем предполагает народ, который по-прежнему считает ее виновной во всех бедах. Она становится от этого еще более неуверенной в себе, и, мне кажется, я с большим трудом могу как-то повлиять на нее».
Несмотря на все волнения и проблемы во внутренней политике, Мария-Антуанетта 15 июля переехала в Трианон. Она собиралась пробыть там месяц в своем обычном кругу. Теперь уже не устраивали ни балов, ни спектаклей. Лишь иногда довольствовались танцами на террасе и играми в мяч. Король ездил на охоту в Рамбуйе. Он обычно проводил там дневное время, но всегда возвращался к семейному ужину. 24 июля королева пригласила Тетушек на обед. В их честь, несмотря на экономию, количество блюд было удвоено. В общей сложности, было четыре вида супа, два — мясных закусок, шестнадцать — легкой закуски, четыре — горячих и шестнадцать — десертов! Полный список всех блюд займет слишком много места, правда, скучно не будет. Подобное меню стало бы серьезным потрясением для современных гурманов: обилие паштетов, котлет, баранье жаркое, индейка под соусом из зелени и чеснока, поросенок в молоке, телячьи отбивные, ветчина по-вестфальски, фаршированные яйца, залитые сметаной, и многое-многое другое…
Финансовое положение ухудшалось. В начале августа казна была совершенно пуста. На бирже с каждым днем усиливалось волнение. Чтобы восстановить потерянное доверие, де Бриен объявил о созыве Генеральных штатов 1 мая 1789 года, однако это никак не повлияло на экономическое положение и кассы по-прежнему оставались пустыми. 16 августа, находясь в экстремальной ситуации, первый министр предложил прибегнуть к срочному займу. Началась настоящая паника. Владельцы ценных бумаг кинулись к банкам и кассам, требуя немедленных выплат. Спекулянты предсказывали инфляцию. Де Бриена обливали грязью, так же как и королеву. Их обвиняли во всех смертных грехах. Людовик XVI, чувствовалось, был неспособен принять хоть какое-то решение. Ситуация обострялась. Мадам де Полиньяк, которая всегда защищала Калона, не лишала себя удовольствия покритиковать де Бриена. В начале августа она довольно решительно настаивала на его отставке, однако Мария-Антуанетта уже не злилась на подругу за ее ненависть к первому министру. Она и сама начинала думать о смене министра в надежде изменить ситуацию. Она приходила к выводу, что одним из выходов может стать возвращение Некера, человека, единственного способного спасти ситуацию, человека которому доверяли массы. Де Бриен все это понимал, он не сомневался в том, что Некера возвращают лишь из-за тяжелого экономического кризиса. Осталось только убедить короля и Некера, что было не так уж просто. Королева поняла впервые, что может рассчитывать лишь на помощь немногих верных ей людей. Бретель был отправлен в отставку еще в июле, и поэтому Мерси казался ей единственным кто смог бы достойно провести переговоры с Некером, несмотря на то, что речь шла о сугубо внутренних делах королевства. По крайней мере, она могла быть уверенной в полной тайне этого рискованного шага. 19 августа она вызвала к себе дипломата. «Я нашел ее совершенно подавленной и растерянной, — говорил он. […] Она хотела, чтобы я помог ей в этом сложном деле, и сказала, что видя неуверенность и постоянные провалы первого министра, пришла к выводу, что для спасения страны необходимо вернуть Некера». Удивленный подобным поручением, Мерси тут же направился к де Бриену, который дал свое согласие, а затем закрылся с королем в кабинете, чтобы подготовить его к принятию этой меры ради общественного спасения. Мария-Антуанетта жила в состоянии постоянной тревоги и страха. Тем же вечером она написала Мерси, стараясь поделиться с ним своими переживаниями: «Я очень боюсь, что Некер не согласится и архиепископ останется у власти. Общественное недовольство настолько велико, что это может испугать его, и он прав, это становится слишком опасным. Но что же делать? Мы не можем принести в жертву человека, который отдал нам все свои силы, может быть, даже жизнь, потому что, боюсь, все это может убить его. […] Меня страшит, что архиепископ будет вынужден уехать навсегда, и тогда кто займет его место и возьмет на себя весь тяжкий груз власти? Это может сделать только Некер. Только он может удержать бразды правления. Человек, который стоит надо мной, не в состоянии этого сделать, а я, что бы там ни говорили, всегда лишь вторая и, несмотря на доверие первого министра, понимаю свое положение и осознаю, что очень часто он просто давал мне „поиграть во власть“. Какая откровенность! Какое признание!».