#24
Ничего нет горше, как потерять человека, которого считал другом. /Стивенсон/
Левашов всё-таки приехал к Китти, наговорил много всего, в том числе, как он её любит, что никогда не променяет её, и что она зря верит всем подряд. После чего, она его простила, и всё продолжило идти как прежде.
К сожалению с графиней Чернышёвой, она так и не помирилась. Ни у одной, ни у второй не хватило гордости поговорить друг с другом.
Алекс понимала, как Китти несчастна, и даже готова была сделать первый шаг, к примирению. Но когда она узнала, что Китти простила графа, она пообещала себе, что больше никогда не заговорит с ней.
– Как так можно? Он ей изменяет. Она устраивает ему скандал, на моём же вечере, при всех гостях. А потом они мирятся. Как? Она что дура? Когда до неё дойдёт, что он ей изменяет, что он её не любит? Ведь все ей об этом твердят. Уже все знают, что он гуляет с другими девицами, и она сама прекрасно знает это, но как будто не замечает. Людям жалко её. А за что же её желеть? За что? Она же сама виновата! Знает обо всём, страдает и всё ровно терпит. Да ещё и замуж за него собирается. Нет, ну она точно дура!
Графиня Чернышёва всё расхаживала по гостиной с недовольным выражением на лице, и рассказывала графу Салтыкову, как ей омерзительны поступки Китти по отношению к графу, который, по её словам, ни во что её не ставит. Ей конечно же было очень жалко подругу, но всё ровно она не могла понять, зачем Китти позволяет так унижать её честь перед светом.
– Любимая, разве нам понять, что у них в головах? Пусть они сами решают — с кем им жить, с кем жениться и кого прощать. – говорил граф Салтыков, заполняя какие-то важные бумаги, на маленьком деревянном сторонке, который стоял посередине гостиной.
– Я конечно же согласна с тобой, но всё-таки — это ведь моя лучшая подруга, и её состояние в обществе, очень тесно повязано с моим. Люди всё спрашивают, почему я не поговорю с ней. Они не понимают, что она меня не слышит. Она никого не слышит. Абсолютно никого.
– А как же Константин Александрович? – возразил Пётр, отвлекаясь от бумаг, и поднимая толстоватую голову.
На округлом носу у него стояли маленькие очки, через которые он глядел на Алекс.
– Ах да, Константин Александрович! Только его она и слушает. Только ему она и верит. Она не верит даже мне, подруге детства, а ему верит. Ну ты представляешь? Ты представляешь это?
Она всё ходила около Петра Владимировича, который продолжал писать, что-то в бумагах, совсем не обращая на неё внимания.
– Ты меня вообще слушаешь? – вскрикнула она недовольно.
– Конечно слушаю. Я согласен с тобой в том, что она могла бы больше тебе доверять. В конце концов ей все утверждают, что Константин Александрович ей врёт, а не верит она всё ровно тебе. – говорил он, не отвлекаясь от бумаг.
– А знаешь, что Петя...
– Что?
– Ты говоришь правильные слова, верно мыслишь и точно излагаешь. Она могла бы мне и побольше доверять, как подруге детства. Она совсем, в последнее время, перестала делиться со мной своими секретами. В конце то концов, со мной она знакома с детства, а с этим прохвостом, всего-то два года.
– Как и мы с тобой.
– Мы с тобой — это другое. Почему я должна краснеть за неё, у себя же на балу?
– Может потому, что ты её единственная лучшая подруга?
– Может... Быть может ты прав, и мне стоит помериться с ней. Ведь кроме меня у неё как таковых друзей то и нет. Кто же её успокоит, защитит, от сквернословцев, и убережёт, от влияния гнусного подлеца? Кто же её спасёт, если не я? Я нужна ей! Ты прав, я нужна ей. Мы сейчас же едим к ней, мириться.
Графиня с графом поехали тем вечером к Китти, и та с удовольствием приняла их у себя, и даже попросила прощения, по её словам: "за её столь отвратительное поведение". Алекс её простила, они обнялись и расплакалась.
От счастья, или же от горя, они расплакались? Из-за того, что они есть друг у друга, или же из-за того, что они так бедны и беспомощны? Кто его знает.