Он был невысокого роста и тоненький, без долговязости Куриона — низкий ростом и узкий в кости.
— Это не разбойники, — грустно сказал он. — Это мои кузены.
— Да ладно? — спросил я. — У тебя реально нелады с родственниками. Все серьезно.
— Да уж, — сказал он. — Я должен за ними присматривать, а они шляются по борделям. Я решил их застать за этим, а они — дурные мальчишки.
— Печальная история. Можно я буду говорить, что они были в два раза больше, с ножами и хотели тебя ограбить?
Парень слабо засмеялся и кивнул, потом обхватил свою голову и едва не упал, я снова поддержал его.
— Тебе бы полежать, — сказал я. — Как тебя зовут?
Парень представился Архелаем. Знатный грек и сын понтийского военачальника, он учился в той же риторской школе, что и я, только на враждебном мне курсе классической риторики. Сначала я подумал, что он такой же бездельник, но Архелай завершил свою вступительную речь тем, что он, дескать, верховный жрец каппадокийского храма Великой Матери (впоследствии, будучи мужем одной египетской царицы прежде моей египетской царицы, он считался уже сыном правителя, но это — ложь).
— Ух ты, — сказал я.
— Да, — ответил Архелай, поправляя очки и утирая нос рукавом (все его движения были суетливыми и нервными, мельтешащими).
— А сколько тебе лет?
— Двадцать пять.
— Что я делаю со своей жизнью? — спросил я, обращаясь к нему. — Кто-то в двадцать пять уже верховный жрец, а я? Кто я?
— А кто ты? — с любопытством спросил Архелай.
— Никто, — ответил я. — Вот, учусь тут по мелочи языком трепать.
— О, — сказал Архелай. — Ты, наверное, очень богат.
Мы потихоньку брели ко мне, Архелай опирался на меня, и только поэтому я не исчез тут же, и не оставил его в гордом одиночестве, когда меня охватил неожиданный для меня сильный стыд.
— Нет, — сказал я. — Более, чем беден, весь в долгах.
— Тогда мне не вполне это понятно, — сказал Архелай. — Но я искренне благодарю тебя за то, что ты помог мне.
— Наглые у тебя кузены, как можно бить верховного жреца.
— Да уж, — сказал Архелай. — Чего у них не отнять, так это наглости. Их отец недавно умер, и я за ними присматриваю.
— Так у тебя еще и дети есть, — сказал я. — Молодец ты, ничего не скажешь. Тебе надо поучить их уважению.
Тут я закатал рукава.
— Хочешь я их поучу?
Он замахал руками и головой, разбрызгал кровь.
— Нет-нет, я сам. Все в порядке. Обычно со мной такого не бывает. Просто, как ты понимаешь, я не хотел никого с собой брать на такое личное, семейное дело. Обычно у меня есть защитники.
Архелай был добродушный, милый, мягкий человек, очень добрый и всепрощающий, он никогда ни о ком, даже об отъявленных мудаках, не мог сказать злого слова, у него просто не получалось это сделать. Я очень им восхищался, хотя всем вокруг Архелай казался слабаком и мямлей, и люди обходили его стороной.
А я думал: как тебе повезло, твой добрый нрав уберегает тебя от стольких бед.
Мы вышли на широкую улицу, и Архелай сказал:
— Благодарю тебя еще раз. Они не сделали бы ничего плохого, это я, падая, разбил себе лицо.
— Оправдывай, оправдывай их.
— У всех свои недостатки, — сказал Архелай. — Они совсем мальчишки и перерастут свою мальчишескую злость. Научатся уважать старших.
— Да, — сказал я. — Недостатки.
В тот вечер я привел его к себе в гости и с радостью оказал ему первую помощь. Мне было приятно помочь кому-то такому добродушному, такому светлому, кому-то настолько лучше меня. Мы долго говорили, я отчего-то представил себя с худшей стороны. Наверное, мне хотелось проверить, будет ли он общаться со мной, если узнает, какой я конченный человек.
Долгий список моих недостатков окончился главным.
— И, кроме того, у меня ужасная привычка, я ем, пока меня не начинает тошнить.
— Как собака?
Я кивнул.
— Вот такой я человек.
— Но ты побежал меня спасать, думая, что на меня напали разбойники, да? Возможно, вооруженные.
Я пожал плечами.
— Да, я без балды вообще.
Архелай засмеялся и сказал:
— Но это, пожалуй, перебивает некоторые твои недостатки. Во всяком случае, последний. Ты знатен?
Я помахал рукой перед его носом, мол, не особо-то, но и не то чтобы совсем нет. Объяснять такое — слишком долго, греки обычно плохо разбираются в том, чем нобили отличаются от патрициев. Тем более, как это может быть, что отец мой — плебей, а мама — патрицианка, но я-то все равно плебей, но при этом не плебей с улицы, а плебей знатный. Но как может быть знатным плебей? И так далее, вот все эти вопросы. Нет уж, спасибо.