Курион почесал густую бровь.
— Никогда не переставал.
— Я не удивлен.
— А ты переставал?
— Нет, — сказал я. — Только во сне. Иногда.
— Это уже хороший знак.
Курион помолчал, устроился поудобнее в седле и погладил по шее коня.
— Кстати говоря, — сказал он. — Отец болен. Представляешь?
— Ужасно, — сказал я. — Тяжело тебе, наверное, уезжать.
— Он говорит: езжай. Отец старый, мол, все равно умрет, а Родина — останется. И вообще, говорит, никогда не меняй государство на людей. Оно одно, а их множество.
— В его стиле так говорить, — сказал я.
— Но не делать, — ответил Курион.
— Да, в этом его трагедия.
Мы помолчали.
— Все серьезно?
— Он весь исхудал, и кожа стала какой-то желтой. Жалуется на боли.
Я вспомнил Птолемея, и в нос будто сразу ударил запах его сигарет.
— Но я думаю, еще сколько-нибудь он продержится, — сказал Курион. — Может, я даже успею вернуться.
— Ты сам-то хочешь в Азию?
Курион помолчал. Собаки шли рядом с нами совершенно тихо, я слышал лишь их хриплое дыхание. Стало прохладно, и я поплотнее закутался в плащ. Свет ненадежно пробивался сквозь обнимающие друг друга кроны деревьев, и я напряженно вглядывался в темноту леса, ища движение.
— Тоже не знаю, — ответил Курион. — Не очень-то я веселый сегодня, правда?
— Да я тоже тебе пример не подаю.
— Это понятно. Ты изменился.
— Изменился?
Курион снова принялся проверять, достаточно ли натянута тетива, он делал это, высунув кончик языка и прищурив один глаз. Потом Курион дернул тетиву и раздался резкий, почти музыкальный звук.
— Да, — сказал он. — Даже выглядишь по-другому. Что-то в выражении лица. И ощущение от тебя в целом другое.
— Какое?
— Как от Сциллы, — сказал Курион, указав на здоровую, черную тварь, трусившую рядом с лошадью. — Или от Харибды.
Курион громко засмеялся, и я, наклонившись, толкнул его в плечо, Курион едва не слетел с лошади.
— Ты меня обидеть хочешь, я не понимаю?
— Нет, Антоний, совсем не хочу тебя обидеть. Наоборот, это хорошая перемена. Многие проходят через войну, но не на многих Марс оставляет свою печать. Тебе нужно продолжать. Тем более, по моим сведениям, в неправедной войне ты был весьма успешен.
Вдруг я услышал далеко впереди шорох, хруст ветки. Секунда, и вот я вижу олениху, тень оленихи, блеск ее черного глаза, дергающееся ухо. Все это неизмеримо далеко, но близко — голод усилил зрение и обоняние. Мне казалось, я мог даже чувствовать этот лесной, жирный запах, исходящий от ее шкуры. Курион замолчал, я тоже.
Я посмотрел на Куриона, он кивнул мне, мол, заметил ее ты. Я смотрел на это существо, еще ни о чем не подозревающее. Она склонила голову и искала что-то в траве, шуршала. Совсем еще молоденькая, непуганая девочка.
Тетива впивалась в кожаный напальчник, палец уже устал, губы пересохли, и я водил по ним языком. Есть захотелось невероятно.
Наконец, она подняла голову, посмотрела на небо, на солнце, словно бы с какими-то мыслями, если только у нее были мысли, о высоком и вечном. Я выстрелил и попал оленихе в шею, но рана оказалась недостаточно глубокой. Олениха устремилась бежать. Я хлопнул в ладоши, и собаки сорвались со своих мест, ведомые запахом крови и охотничьей радостью, они помчались за оленихой вслед, мы тоже припустили, но по ровной, удобной дороге.
— Ух! — сказал Курион. — Хорошо.
— Она истекает кровью! — крикнул я, пустив лошадь галопом. Лай собак уже не утихал и отдавался в моей голодной голове эхом.
Курион крикнул:
— Антоний, вечеринка закончена!
— Какая вечеринка? — спросил я.
— Триумвират, — сказал Курион. — Вечеринка Помпея, Цезаря и Красса. Все заканчивается, Фульвия была права.
— И чего? — спросил я, озабоченный только погоней. — Кстати говоря, слышал, ты задружился с Цицероном.
— О, не волнуйся, во мне нет ни грамма искренности.
— Не сомневаюсь, — сказал я. Я видел только, как собаки гнали олениху, видел ее обагренную кровью шею. Она отчаянно пыталась убежать, но, то ли от страха, то ли от боли все время натыкалась на деревья. Псы пытались укусить ее за ноги, клацали зубами, а она брыкалась.
— Какая жажда жизни, — выдохнул я. — Жизнь воплощенная!
Я снова выпустил стрелу, теперь она попала в круп оленихи, та рванулась вперед только быстрее.
— Так вот, все это подходит к концу, — сказал Курион. — И есть определенное количество предполагаемых победителей.