Фульвия и сама потихоньку пятилась к столу, где я увидел злополучный нож для фруктов. Еще служит, старичок. Уже и я служу, а он все в строю. Я засмеялся.
Фульвия тут же спросила меня:
— Ты чего смеешься, Антоний?
Ей казалось, что я сошел с ума. А, может, в тот момент я и был сумасшедшим.
Я сказал:
— Я люблю тебя. Ты хотела, чтобы я…
— Больше не хочу, — сказала она. — Антоний, это была большая ошибка. Я люблю его, не тебя.
Но она лгала мне, я знал. Я стоял, пошатываясь, как пьяный, и смотрел на нее.
— Разве ты меня не любишь? Разве ты не хотела меня все это время?
— Антоний, иди домой, к жене. Прошло очень много времени. Мы изменились.
— Я не изменился!
Но что-то в ее взгляде подсказало мне, что да, изменился. И я разозлился.
— То есть, ты рассорила меня с одним из моих лучших друзей? Ты спизданула ему про то, что у нас было и про то, чего не было, а теперь я больше тебе не нужен? Так? Ты говорила, что любишь меня, а теперь разлюбила, раз и все?
Р-р-раз и все, сказал я и клацнул зубами от злости. Я двинулся на нее, мальчишки-рабы задрожали. Фульвия прижала руки ко рту.
— Антоний, — сказала она. — Прости меня.
Вполне нормальные слова для любой женщины, правда Луций? Но не для этой суки, сам знаешь. Она почему-то меня испугалась.
— Антоний, — говорила она. — Я виновата перед тобой, но я не люблю тебя, я ошиблась, я люблю Клодия, я люблю его очень сильно.
Она не заплакала, просто не умела, но губы ее задрожали. Я замер напротив нее, и она обхватила себя руками.
— Антоний, — сказала она. — Не надо, Антоний.
Чего она боялась? Того, что я сделаю больно ей, или что ее рабы ткнут в меня своими крошечными ножичками? Я не знаю. Фульвия — загадка, и ты ее не знал тоже, даже если думал, что знал.
Я смотрел на ее нелепое длинное тельце, на руки с тощими пальцами, на сухие локотки, на опущенную рыжую голову.
— Ладно, — сказал я. — Все я понимаю, не переживай. Я знаю, в чем вся проблема.
И я ушел. Ты представляешь, Луций, а я думал, что война не изменила меня.
Остаток ночи я проспал, а утром выпил крепкого вина, взял меч и пошел за Красавчиком Клодием. Я нашел его на Форуме. Он стоял с оранжевым мегафоном в руке и кричал:
— Свобода! Свобода! Свобода! Они говорят: сенат — ваша свобода. Ваша свобода — подъедать кости за дедами, полжизни протирающими задницы на хлебных должностях, сука, бля, и решающими, как вы будете жить, и как вы будете умирать! Я здесь один, посмотрите на меня, у меня нет ликторов, за мной нихуя вооруженных пацанов сейчас, вообще никого нет. Я один, и я говорю это, нихуя не боясь! Потому что бояться я, блядь, не умею! Свобода это отсутствие страха! Это когда ни один дед не может запретить тебе поселиться на своей земле и работать на свою семью! Это когда, сука, блядь, деды говорят тебе — пиздуй туда, а ты вдруг не одеваешься и не идешь умирать! Свобода — это жизнь! Милон говорит, что свобода — это война. Я скажу вам — свобода, да, война, но война за себя, за свою жизнь, за свое будущее, а не за ублюдков, которые, может быть, отбашляют тебе медяк! Подними, блядь, голову, человек!
Меч в руке был очень легким. Я шел к Клодию не потому, что он был один (не считая зевак), не потому, что он не был вооружен. Я был готов к любому исходу.
И почему я все-таки думал, что война не изменила меня?
Я взял меч и собирался отрезать его голову, вот и все. Решить эту проблему, которая так долго меня мучила. Тогда больше никаких угрызений совести, а Фульвия станет моей. Совершенно животная логика, простая, как медная монетка, и такая же кислая ярость. Голова была пустой, но сердце пылало. Люди расступались, видя меня.
Я знал, что легко могу убить его. Физически для меня в этом нет никакой проблемы, а разум мой темен и неподвижен, как застоялая вода в болоте.
Не помню, как я шел к нему, помню только, что люди расступались.
А я думал война не изменила меня, да?
Конец моей дружбе с Клодием Пульхром, бедный Красавчик Клодий. Он заметил меня и оскалился. При нем не было никакого оружия вовсе, но меня это не остановило. Я замахнулся мечом, но он успел выставить вперед оранжевый громкоговоритель. Лезвие проломило его и, бросив мегафон, Клодий ушел из-под удара.
— О! — крикнул он. — Охуеть, Антоний! Здорово ты теперь решаешь проблемы!
А я думал, что война не изменила меня.
Я зарычал:
— Я не спал с твоей ебаной женой. Но теперь я убью тебя, и буду с ней спать. Так тебе больше нравится?! Так лучше, правда?!
Клодий сказал:
— Нихуя себе! Вот это появление, сука, бля! Ты всегда любил что-нибудь такое, еба, эффектное!