Ну да ладно, к Милону, которого потом отправили к изгнание. Он был плохой пародией на Клодия и не стоил букв, которые я сейчас пишу. Моя речь же была хороша и талантлива, но длинна и насыщенна повторами. Я приведу тебе только самую лучшую часть, она совсем маленькая.
— Клодий Пульхр, — сказал я. — Вам не нравился. Его любили, либо ненавидели, и я думаю вы из тех, друзья, кто его ненавидел. Но у него была одна единственная идея, понятная всем нам вне зависимости от степени богатства, от склада ума, от убеждений. Клодий Пульхр верил в то, что люди — есть люди, и у них есть право на человеческое достоинство. На человеческую жизнь и человеческую смерть. Люди для Клодия оставались людьми, даже когда они были его врагами. И он мечтал о благе, которое, однажды, может, примирит нас всех. Он не был человеком, который способен принести это благо, но он возвещал о его приходе. О том, что однажды мы все-таки преодолеем различия и станем едины. Я не знаю, ошибался он или нет, Клодия и мир рассудят боги. Но разве достоин человек, всю жизнь говоривший о людях и только о людях, собачьей смерти? Публий Клодий Пульхр был человеком, а человек, как он всегда говорил, должен жить легко и умирать безболезненно. Всю жизнь Клодий Пульхр говорил о людях, о том, как они живут и умирают, и как должны жить и умирать. И разве при всех его недостатках, должен он был умереть этой собачьей смертью, смертью загнанного животного? Не стоит ли нам наказать Милона по той лишь причине, что Клодий Пульхр был человеком, да, неприятным, да, снискавшим себе множество врагов, но именно человеком, а Милон приказал своему слуге зарезать его, как животное?
Об одном я умолчал. Красавчик Клодий погиб от руки раба. Думаю, ему это было куда больше по нраву, чем умереть от руки самого Милона.
Клодий всегда любил ничтожных и маленьких людей, он считал, что за ними будущее. Во всяком случае, его будущее — точно.
Мы стояли в кругу солдат, так народ рвался, чтобы лично разорвать Милона. Я оглядел все вокруг и сказал:
— И разве эта любовь не есть первое подтверждение того, что он был человеком? И разве ваша ненависть не есть первое подтверждение того, что он был человеком? Так дайте ему человеческое отмщение, или его возьмут люди.
А когда горел его погребальный костер, в который я смотрел и ничего, в то же время, не видел, я много думал о том, как война изменила меня, и как, не моргнув глазом, я встал и пошел убивать Клодия. И о том, как война не изменила меня, и я все так же болел от его смерти, а, может, даже и больше.
Толпа бросалась в костер палками, досками, стульями, и он разгорался все выше, выше, выше. Народу было столько, что нечем стало дышать, еще и огонь выжигал кислород. Все прибывали люди и бросали в костер поленья, вещи, пусть даже прутики, чтобы этот огонь никогда не погас.
И тогда, вынырнув на секунду из своего горя, как из глубокой воды, и оказавшись в пекле, я подумал отстраненно: великая сила, я подумал, да, сила невероятная — эта ваша толпа. И я ее полюбил.
И, дорогой мой Луций, понял, как с ней обращаться. Красавчик Клодий научил меня последней вещи из всех.
Потом, когда будут хоронить Цезаря, я смогу запалить костер еще выше. Но тогда я, конечно, об этом не знал.
Да какое "смогу", какое будущее время? Откуда я его взял?
Все прошлое, и все прошло.
Будь здоров.
Твой брат, неугомонный Марк Антоний.
Послание одиннадцатое: Холодная река
Марк Антоний брату своему, Луцию, по которому он так скучает.
Здравствуй, дорогой мой, и прости, что не писал тебе ничего вчера. Я полон любви и радости, всех целую, всем говорю хорошие слова, и вижу в людях такую красоту, которую они не видят в себе сами. Даже те, кто меня покидают, милы мне сейчас. Во мне столько любви, что я чувствую ее привкус даже во рту, он сладкий, как и следовало ожидать.
Как можно не видеть, сколь хрупок мир? Сколько убивали эти руки, желающие дарить ласку, и зачем это было нужно? Вдруг мне все открылось, я люблю своих друзей, люблю свою детку, люблю каждого проклятого раба в этом проклятом дворце, и все они кажутся мне столь хрупкими и прекрасными стеклянными сосудами для чего-то большего. Я люблю их души, люблю, что они боятся, люблю, что когда они напиваются, они блюют, люблю, что они плачут и люблю их слезы, люблю движениях их рук, люблю их глаза, все их глаза.
Сколько любви. Об этом я мечтал в детстве — все смотрят только на меня. Я — центр мироздания, и вокруг меня вращается погибающий мир.
Луций, брат мой, прекрасный человек, чудесный друг, я так жалею, что ты не со мной — жалею без скорби, с чистой любовью и сочувствием. Я жалею о Красавчике Клодии — он бы понял, что это есть такое: моя любовь.