Так вот, Эрот взял письмо и ушел с ним, а я снова остался в темноте.
Честно говоря, я не думал, что дядька отреагирует так быстро и ждал его на следующее утро. Но в этом был весь он — примчаться среди ночи, не подумав о приличиях. Уже через полчаса матери доложили о его прибытии. Она вовсе не выглядела сонной и вышла в дневной одежде.
Увидев меня, мама сказала:
— Марк, а тебе бы лучше отправиться спать.
Но она знала, что если приехал дядька, то сам Плутон не выгонит меня отсюда.
Дядька пришел пьяный, я тут же бросился обниматься, чувствуя его приметный запах — пота и вина, казавшийся мне необычайно приятным и безопасным.
— Маленький разбойник, — сказал дядька, широко улыбнувшись. — И ты тут!
Ни словом, ни делом не выдал он меня.
— Что не спишь?
— Как будто знал, что ты придешь, — сказала мама.
Дядька улыбнулся мне совершенно ничего не значащей улыбкой, так что я на секунду даже подумал, будто он явился по собственной инициативе.
— Ладно, — сказал он. — Посиди уж с нами немного. Ты теперь старший в семье, как никак.
Мать велела подать вино и закуску. Дядька лег на кушетку и сказал вина ему не разбавлять. Если уж нарушать приличия, то все сразу. Не знаю, чем из этого мама была недовольна более всего.
— Не то время суток, — сказал он. — Чтобы кичиться своей цивилизованностью.
— А мне можно? — спросил я. — Я же, вроде как, старший в семье теперь. Пора переставать кичиться цивилизованностью и быть вроде как Антонием.
— Нельзя, язва, — сказала мама.
— Можно-можно, — ответил дядька. — Давай-давай, мальчик, плесни Марку неразбавленного.
Эрот кивнул и сделал, что велено. Я знал, как он мне сейчас завидует и улыбнулся пошире.
— Благодарю за воспитание, милый дядюшка.
Мама нахмурила брови, но ничего не сказала. Я одним глотком осушил весь кубок, неразбавленное вино было горьким и сладким, и очень пряным, а еще оно едва не пошло у меня носом.
— Марк! — сказала мама. — Это что такое?
— Боялся, что отберут, — засмеялся дядя. — Молодец, Марк, урвал свое. Я недавно думал о нас с тобой. Такие мы люди, что нашу вечную жажду утолит лишь опимианское вино.
Тогда я его не понял, только годы спустя до меня дошло, что дядя имел в виду.
Опимианское вино — прекрасное вино одного единственного года, когда урожай был особенно славным, но этот год прошел, и такого вина не сыщешь. Дядька имел в виду, что утолить нашу с ним жажду может лишь то, что было, но чего уже нет, что-то недостижимо восхитительное, и восхитительное именно этой недостижимостью.
Если хочешь знать, проклятье сродни танталову. Тебе оно тоже знакомо, хоть и в несколько ином виде. И Гаю.
— Правда, Юлия? — спросил дядька, глядя на нее, глаза его стали темнее, страннее. Но я не понимал, что это плохо. Я думал, что дядька смотрит на нее с теплом и участием. Да, разумеется, с теплом и участием, но — определенного рода.
— Тебе ведь со стороны виднее. Таковы мы, Антонии?
— Сложно сказать, Гай, — ответила мама быстро. — Лучше ответь, что привело тебя в столь поздний час?
Дядька на меня даже не посмотрел, хотя, зная себя, и зная, что мы похожи, думаю: ох как сложно ему было удержаться.
— Я представил, сколько горестей ты переживаешь.
Мама посмотрела на него, чуть склонив голову набок, в глазах ее была колкость, которой она не сказала: как же оперативно ты реагируешь на горести своей семьи.
— Это не для детских ушей, — сказал дядька, жестом велел Эроту подлить мне еще вина. Я тут же выпил: во второй раз оказалось легче и приятнее. По телу разлилось ласковое тепло, но больше всего его стало в голове. Я почувствовал, что еще немного, и я проболтаюсь обо всем маме.
Поэтому я, несмотря на желание выпить еще, решил уйти.
— Раз это не для детских ушей, — пробормотал я. — Пойду устрою свои детские уши где-нибудь в другом месте.
Дядька протянул руку и погладил меня по голове.
— Марк, Марк, Марк, ты смешной мальчик, у тебя большое будущее. Но запомни, мало улыбаться смешно и кусаться больно. Необходимо другое.
— Что? — спросил я. Мама едва заметно скривила губы и велела рабыне разбавить вино в сосуде. Поймав мамин взгляд, я широко улыбнулся и сказал:
— Впрочем, время терпит, большое будущее еще впереди, а сейчас пойду я, пожалуй, спать.
— Мудрое решение, Марк, — сказала мама.
Но мудрых решений, как ты знаешь, милый брат, я никогда не принимал.
— Эрот, пойдем, приготовишь мне постель.
Эрот вопросительно взглянул на маму, и она кивнула.