В сад выбежали дети, за ними семенила Октавия, такая нелепая, забавная и милая в своем положении.
— Сочувствую ей, кстати говоря.
— Да, — ответил Октавиан. — И я ей сочувствую. Она чудная женщина, но, надеюсь, она не изберет для себя стезю Корнелии, и не останется в одиночестве.
— Уверен, не останется, она такой милый цветок, думаю, тебе останется только выбрать достойного кандидата.
Октавиан вдруг глянул в ту сторону, где я еще недавно увидел Ливию, и я улыбнулся. Трогательно ведь, правда?
— А ты жениться не надумал? — спросил я его. Мне хотелось посмотреть, как он отреагирует, приятно ему будет или, может, он смутится.
— Нет, — сказал Октавиан мягко. — К сожалению. Я все еще жду встречи с подходящей девицей.
Тут мне стало ужасно смешно. Октавиан думал, что абсолютно все свои настоящие эмоции он скрывает ловко и легко, однако его трогательная привязанность и страсть к Ливии была совершенно очевидной, только слепой мог ее не заметить.
Впрочем, вполне возможно, что у меня просто было в таких делах куда больше опыта.
Мы еще поговорили, в основном, о проблемах с Парфией и Сексте Помпее, все еще контролировавшем Сицилию, и я увидел, что передо мной уже не рассудительный ребенок, а умный, спокойный и весьма уверенный политик. Время пошло ему на пользу, как физически, так и умственно, он весьма повзрослел.
А напоследок я подошел к Октавии. Она, чувствительная как струна, откликнулась, стоило мне лишь бросить на нее взгляд.
— Октавия, — сказал я. — Сердечно тебя благодарю, ты так помогла нашей семье.
— Я лишь рада помочь малышам, — ответила она. — Дети так нуждаются в заботе. Я готова приютить каждого малыша на свете.
Прямо героиня детского стишка, да? Идеальная мама, идеальная жена.
Я смотрел на нее, чуть склонив голову набок.
— У тебя чудесные дети, Антоний, — сказала она. — Добрые, чуткие, сообразительные.
Я засмеялся:
— В кого это они такие, да? Наверное, это не мои дети. Впрочем, моих у тебя правда немного — только Юл. Клодия, кстати, у тебя?
— У брата.
— А Куриона вот вижу.
Курион бегал вокруг нас за дочерью Октавии, я схватил его.
— Хватит обижать малышку, ты здоровый лоб, а ей сколько?
— Четыре года, — сказала Октавия, улыбнувшись. — Исполнилось недавно.
Я потрепал Куриона по волосам, он принялся вырываться.
— Пап!
— Он называет тебя папой, — сказала Октавия. — Видимо, ты очень хороший отчим.
— Такой себе. Это они из жалости. С Клодием, старшим, вышло сложнее всего. Он был подростком, когда мы с Фульвией поженились. Впрочем, я тоже был подростком, когда поженились мама и мой отчим. Примерно знал, чего ожидать. А Курион тогда был совсем малыш, он и не помнит ни своего настоящего отца, ни жизни без него.
Впрочем, милый друг, разве не стоит мне поблагодарить судьбу за то, что дала мне такого верного сына, как Курион?
Он попал в плен после битвы при Акции, и Октавиан казнил его. Ему было всего девятнадцать лет. Я никогда не отговаривал его сражаться, потому что считал: таков путь мужчины, быть верным и смелым до самого конца. Но теперь я бы, пожалуй, многое отдал, чтобы Курион был не таким смелым и не таким верным.
Эта верность тешит до тех пор, пока не потеряешь человека навсегда. Теперь я думаю, что с радостью увидел бы его в войске Октавиана. Может, Октавиан предлагал ему, а он отказался? С него бы сталось.
Курион хотел умереть за меня так же, как я когда-то хотел умереть за Публия. В каком-то смысле это казалось мне абсолютно естественным желанием.
А теперь я думаю: но ведь Публий отговорил меня когда-то. Поэтому я жив, поэтому случилось все, что случилось.
Преувеличиваю, конечно, вряд ли бы меня казнили вместе с влиятельными соратниками Катилины.
И все-таки, если предположить, что я мог тогда умереть, а Публий остановил меня, разве не был он по-настоящему прав, и разве не стоило мне сделать то же самое для своего пасынка?
В любом случае, от настоящего — к прошлому, давай обратно.
Я сказал Октавии:
— У меня был очень хороший отчим. Я ему за многое благодарен, он сложил меня, как личность. Хотел, вот, быть отчимом не хуже. То есть, это такая себе личность, как видишь, но все-таки. Лучше, чем совсем ничего.
Я неловко засмеялся, а Октавия сказала:
— Не стоит тебе преуменьшать своих достоинств. Я вижу перед собой удивительного человека, со своими недостатками, но куда менее весомыми, чем его достижения.
— Правда?
Ее сияющий, нежный взгляд несмело скользнул по мне. Октавия кивнула. Я вдруг подумал, каково это — быть ее мужем, и она, послушная, нежная, добрая, например, будет растить моих детей, будет говорить мне хорошие вещи, будет восхищаться мной, а, главное, она вся будет моей, словно птичка в кулаке. Я подумал о Фадии.