Но за всеми этими безделушками: армиями, кораблями, кубками и пурпуром, знаками отличия, документами, за всем этим не очень понятно, что мы за люди-то такие, чего на самом деле хотим, о чем думаем.
Бывает, обсуждаешь дело государственной важности, а хочется тебе мозгов телячьих в соусе и спать. Или не спать, а трахаться. Или не трахаться, а вернуть кого-то, кто давно умер. Или думаешь: как нос чешется, это ужас, что такое, надо нос почесать, но нельзя, все же смотрят, а я человек серьезный, но нос-то мой чешется.
Правители играют в богов, идеальных существ без человеческих слабостей. И именно потому, что все мы так настойчиво отрицаем наши слабости, любое государство серьезных мужей, любые переговоры, любые совещания — все состоит из лжи. Истинна только война, в ней природа человека, природа мужчины.
Но, что касается Секста Помпея, увидев его, я сразу понял: войны не будет, во всяком случае, ее не будет скоро. Он устал, он чудовищно устал, мы все устали.
Вот какой он, Секст Помпей: изможденный, осунувшийся, с синяками под глазами. Он и так был очень светлый блондин, а теперь выгорел весь на солнце и показался мне совсем бесцветным. Лицо его было выбрито плохо, небрежно, то ли из презрения к нам, то ли из безразличия к себе.
Секст Помпей был моложе меня, но казался старше.
Как же странно писать историю, в которой нет тебя, о которой ты не знаешь ни фактов, ни слухов. Все произошло после того, как ты разучился что-либо знать. И вот Секст Помпей сидел перед нами, серьезный, с некрасивыми, вспухшими от морской работы руками, с опухшими глазами.
Я сказал ему:
— Здравствуй, Помпей.
Он ответил:
— Здравствуй, Антоний.
Мне стало его очень жаль, действительно. Лишенный дома, лишенный земли, лишенный отца — он выглядел очень одиноким и измотанным.
Начались переговоры. Не скажу, что они были легкими, зато в какой-то мере освобождающими. Мы долго гонялись друг за другом, и вот мы встретились, и даже поговорили. Секст Помпей держался мирно, хотя я и видел, что его ведет ненависть к нам.
Это неудобно. Брут и Кассий убили Цезаря, и мы были абсолютно правы, убив их. Что касается Секста Помпея — ситуация вдруг повернулась совсем иначе. Мы убили его отца, и он занимался крайне достойным делом, которое я понимал — мстил за своего отца.
Разумеется, Цезарь защищал себя и преследовал свои цели, сражаясь с Помпеем, и был в своем праве. Да и Помпея зарезали в Египте люди, к Цезарю отношения не имевшие. В общем, было чем оправдать и себя и его.
Но получалось плохо. Впрочем, я делал много чудовищных вещей, так что лишь этим мою сентиментальность не объяснишь.
Полагаю, корни ее лежат в прошлом. Секст Помпей и конфликт с ним уходили далеко в счастливые времена, когда многие из тех, кого я люблю, были живы. Вот почему он вызвал у меня что-то вроде приязни.
Но, приязнь или нет, а решать вопросы с ним все-таки пришлось. Секст Помпей говорил спокойно, без лживой доброжелательности, но и без злости.
Мы договорились отдать ему Сицилию и Сардинию, в обмен на это он обещал приструнить своих ручных пиратов и обеспечить нам бесперебойные поставки продовольствия.
Октавиан все уступал и уступал ему, я даже удивился, в итоге мы договорились до совершенно невероятных, чрезвычайно выгодных для Секста Помпея условий. Даже он обалдел.
— А, может, вы меня еще и в триумвират возьмете вместо Лепида? — спросил он. Голос у Помпея был совершенно безэмоциональный, гнусавый и ровный, так что я даже не понял сначала, шутит он или нет.
— Чего? — спросил я.
— Прости, Помпей, — сказал Октавиан мягко. — Но триумвират состоит из людей, верных Цезарю, из добрых друзей, каждый из которых может положиться на другого.
Тут Секст Помпей впервые рассмеялся. Он хлопнул рукой по столу, запрокинул голову и захохотал так громко, что раб, задумчиво стоявший подле него, вздрогнул и с испугом воззрился на господина. Пожалуй, это означало, что с Секстом Помпеем таких приступов смеха не случалось очень давно.
— Да, — сказал он, вытирая покрасневшие от слез глаза. — Да, верные друзья! Это точно! Я же вижу, какие вы друзья.
Я засмеялся тоже.
— А ведь Помпей в чем-то прав, — сказал я. — Во всяком случае, я понимаю, почему он смеется.
Октавиан, впрочем, отреагировал очень дружелюбно. Он сказал:
— Да. Наши разногласия таковы, что над ними можно лишь посмеяться. В любом случае, Помпей, мы рады тебе, как союзнику, но ты не продолжатель дела Цезаря, как бы хорошо мы ни относились к тебе. Впрочем, взамен этого мы можем предложить тебе стать консулом через несколько лет, если наше сотрудничество будет долговременным.