Вдруг меня охватило дурное предчувствие. Моя Октавия, подумал я, она умрет, она так похожа на Фадию, а, кроме того, разве не прекрасно закольцевались бы мой первый и последний (тогда я так полагал) брак.
О боги, подумал я, отдам все, только не забирайте ее у меня, прошу. Жизнь мало чему научила меня, но, видите, как я справляюсь с Октавией, как берегу ее, и дело здесь не в политике, я человечен, смотрите на меня.
О Юнона Охранительница, будь добра и защити свою бедную Октавию. Мою бедную Октавию.
Как беззащитно я себя чувствовал. В этом женском мире ничего не решишь ни словом, ни мечом — в нем правит судьба еще более молчаливая и неприступная, чем в мире мужском.
Наконец, крик Октавии стих, а вместо него расцвел, расплескался крик младенца. Я понесся к Октавии, оттолкнул от двери акушерку и пал на колени перед ложем жены.
— Ну что? — спросил я. — Ты как? Ты в порядке?
Октавия тут же прикрылась, впрочем, я и не смотрел на ее наготу. Я смотрел на ребенка у нее на руках.
— Девочка, — слабо выдохнула Октавия.
— Это ж прекрасно! — сказал я. — Девчонка это отлично!
— А я думала, что будет сын.
— Ну, у меня всего две девчонки, одну я не видел давно, другую — никогда. А тут — дочка. Они смешные и милые. Да и сын вырастет, он уйдет на войну, его могут убить. А дочка будет с тобой всегда.
Октавия улыбнулась мне, губы ее были очень бледными.
— Я не расстраиваюсь, — сказала она. — Просто я думала, что будет сын. Мне снилось. А родилась девочка. Но это неважно. Посмотри на нее.
Ну, признаюсь честно, тогда мне не показалось, что Антония — какая-то неземная красотка. Эти опухшие новорожденные — существа странные.
— Ну, — сказал я. — Может, она умная?
Октавия попыталась засмеяться, но не смогла.
— А можно подержать? — спросил я. — Ты ее потом не съешь?
— Не смеши меня, пожалуйста.
— Не могу, это нервное.
Октавия передала мне на руки малышку Антонию. Столь крошечное, слабое и хрупкое существо, подумал я, и как люди вообще живут на свете, если их дети такие беззащитные?
Глаза у малышки были синие, и я думал: пусть не темнеют. Все дети у меня кареглазые, в мою породу, а я хочу синеглазую девочку, такую, как Октавия.
— Она какая-то сонная, — сказал я.
— Она очень устала.
— Подумаешь, какая работа. Вот ты — устала. Антония, малышка, да? Ты Антония, правильно? Ты еще не знаешь, как тебе повезло, что ты Антония.
Она меня явно не слишком понимала, смотрела безо всякого выражения на маленьком смешном личике. Я велел позвать старших детей и поднял Антонию над головой, по древнему обычаю демонстрируя новорожденную и принимая ее в семью.
Этот обычай работает, если все идеально — если сам отец дома, если собралось семейство, ну и все такое. Однако до того так пафосно и круто я принимал в семью одного лишь моего первенца от Фадии.
И тут мне захотелось как бы закрыть эту смерть новой жизнью, новым рождением, новым таким воспоминанием о том, как я, поднимая ребенка на руки, провозглашаю его своим.
— Вот так, дети, — сказал я. — Встречайте-ка свою сестру.
Юл разрыдался, сказал, что раз он больше не младший, теперь его и вовсе не за что любить. Что за несчастное существо, мой Юл?
Вот как. Хотелось бы мне, чтобы мама узнала, какая у нее родилась милая, синеглазая внучка.
А тебе бывает интересно, как выглядел твой самый первый предок? Похож ли ты хоть чем-то на первейшего Антония, или все уже смешалось, растворилось?
Я всегда думал, что похож на Геркулеса, но сколько крови утекло с тех пор. И все-таки это возможно.
Интересно также, как будут выглядеть Антонии далекого будущего.
И вообще, я тут недавно думал, сколько у меня на самом деле детей. От моих законных жен, это понятно, но сколько по свету бродит маленьких Антониев от всяких моих мимолетных романов, увлечений, от оттраханных мною рабынь и иноземок, и все в таком духе.
А пройдет время, и у этих Антониев, зная темперамент семьи, будет множество своих детей, и однажды Антонии заселят всю землю. Так я, во всяком случае, думаю, может, надеюсь на это.
Приятно, что все исчезает не до конца.
Но, что касается Октавии, да, хочется сказать о ней еще. Однажды, выполняя возложенную на нее великую миссию, она спасла нас с Октавианом от войны. Ненадолго, но все же спасла.
Я возвращался в Италию из Греции (Октавия была беременна дочерью, которую я никогда не увижу), и у меня было твердое намерение проучить щенулю, поскольку дошли до меня слухи, что он настраивает против великолепного Марка Антония сенат.