В общем, с армянским царем Артаваздом я подружился максимально, договорился не только о том, что пройду туда и обратно через его царство, но и о посильной помощи в виде кавалерии. Я бы даже сказал: армянская кавалерия, ориентировавшаяся на местности, имевшая опыт борьбы с парфянами и довольно обширная была для меня предельно важной, если не решающей.
А вот здесь — первая ошибка. Что говорил Цезарь?
— Как бы ни был велик соблазн, никогда не следует полагаться на союзников, потому как отвечать можно лишь за себя самого, а за другого — никогда.
Я же, доверчивое существо, подумал, что царь Армении в действительности пойдет до конца так же, как пошли бы римские воины: за свою страну, за свою славу, за своего военачальника.
Теперь понимаю: какая глупость, с чего бы Артавазду участвовать в том, что, по его мнению, покатилось под откос?
В любом случае, эта хитрость, обман парфянского царя, и сгубила меня. Может быть, я приобрел удобный рельеф и ценных союзников, однако потерял во времени. А кто говорил, что время — главное достояние? Кто бы ни говорил, пусть садится, ибо он молодец, а слова его — правда.
Не буду рассказывать тебе, милый друг, почему и как я проиграл. Это все скучно мне, я готов признать свои ошибки, но не обсасывать их до бесконечности. В любом случае, часть вины я возлагаю на Артавазда, который увел свою кавалерию в особенно тяжелый для меня момент, а часть — на собственную самоуверенность и непоколебимое убеждение в том, что я сильнее всех вокруг.
Я расскажу тебе о другом. О травках.
Казалось бы, это история, значительное событие в жизни мира, какие уж тут травки? Но они кажутся мне чрезвычайно важными.
Впрочем, знакомству с ними предшествовал долгое и мучительное отступление, парфяне преследовали нас на всем пути до самой Армении и набрасывались на нас при любой возможности.
В конце концов, я худо-бедно научился отражать их атаки, однако бывали моменты, когда все предприятие казалось мне совершенно безнадежным, и сердце не могло больше верить в чудо.
Тогда я думал, что стану вторым Крассом. В принципе, как я и мечтал. Помнишь ту мою шуточку: в триумвирате хочу быть Крассом, потому что у него баблишко. Тупая шуточка, но теперь она казалась мне пророческой. Я обречен на ту же судьбу, а Октавиан станет новым Цезарем, как он и хотел.
Так что, мое поражение — победа над судьбой. Моя армия была практически окружена парфянами, как когда-то армия Красса, однако я сумел выбраться и сумел отступить, не потеряв, по крайней мере, всего.
Я сумел, я смог, я выжил, и многие выжили благодаря мне. Но это путешествие не забудется им никогда, впрочем, как и великолепному Марку Антонию. А потом нас ждала Армения, где я вынужден был улыбаться предателю Артавазду. Но это было уже неважно — я готов был улыбнуться и самому Плутону.
Но, да, наше путешествие.
Как-то раз один парень, Флавий Галл, смелый человек и горячая голова, упросил меня дать ему людей, чтобы не только отбить очередное нападение парфян (это уже получалось у меня довольно успешно), но и задать им хорошую трепку. Я, одержимый желанием хоть в чем-то этим наглым ребятам отомстить, согласился, когда надо было проявить осторожность.
Авантюра Флавия Галла закончилась его полным разгромом и смертью от ранений.
Сколько было убитых, не счесть! Сколько тяжело раненных!
Я сам хоронил наших мертвых, руки у меня болели не от плодотворной работы мечом, а от такой вот скорбной деятельности, от создания могил.
Да, могил. Нам было не до погребальных костров.
Но больше рук, куда больше рук — болело сердце. Хочу рассказать тебе один секрет: мы всю жизнь стремимся быть сильными, но люди любят нас слабыми.
Те, кто был со мной в Парфии, в большинстве своем не предали меня до самого конца, напротив, они пойдут со мной и на смерть. Мы уже были вместе на той стороне, по крайней мере, за шаг от границы.
Мы думаем, люди любят нас сильными, но слабость подкупает их не меньше. Может, не всякая, ведь, в конце концов, иначе я сидел бы сейчас, окруженный многими друзьями, как прежде. Не всякая, конечно, но какая-то — подкупает. По природе своей люди существа эмоциональные, за некоторыми исключениями. И они способны сочувствовать друг другу.
Я, во всяком случае, горевал по убитым и раненным, по моим смелым ребятам, по моим бедным ребятам, по ребятам, отдавшим свои жизни в этой безнадежной войне.
Нет страха в том, чтобы отдать себя в залог победы — с ней приходит вечная слава. Страшно умирать, зная, что имя твое будет опозорено, а затем забыто.
Как я жалел их, моих бедных ребят. Стоило нам остановиться на отдых, как я немедленно обходил всех раненных, я знал их имена, знал надежды и чаяния, я плакал вместе с ними, держал их за руки, говорил с ними, кормил их, даже хоронил их.