Кроме того, щенуля вдруг изменил свою риторику, он очень резко отзывался обо мне в сенате и надеялся склонить народ на свою сторону. А его сторона, как ты понимаешь, Луций, была противоположна моей.
О, какой скулеж он поднял, какие грязные распускал сплетни. Фантазия у него при этом была просто потрясающая. Сразу видно, что творилось у бедняжки Октавиана в голове. К примеру, он пустил слух, что я умащивал ноги царицы Египта маслом, а в это время мой полководец, на минуточку, танцевал весь синий в виде морского божка. Чего? Звучит весьма бессмысленно, не так ли?
Ну и все в таком духе, мол, и оргии мы с моей деткой устраиваем неслыханные, и египетским богам я поклоняюсь, и совершаю всяческие прочие вещи, за которые приличному римлянину обязательно стыдно.
С другой стороны, были и вполне официальные поводы для недовольства: мое поражение в Парфии, триумф, проведенный в Александрии, то, в конце концов, сколько я умудрялся проматывать денег.
На все у меня был ответ: Октавиан присвоил себе победу при Филиппах, нагло отбирал у людей землю и, в конце концов, Лепид, наш товарищ, по вине Октавиана находился в ссылке, совершенно лишенный возможности как-либо на происходящее повлиять. Мешало ли мне прежде то, как ловко Октавиан разобрался с попробовавшим было вякнуть что-то Лепидом? Нет, не мешало, я был даже рад. Но теперь увидел в этом вопиющую несправедливость.
А, чтобы слухи были погрязнее, приписал я Октавиану и связи со многими высокопоставленными матронами. Так ли оно или не так, я не знаю, таковы были сплетни, доходившие до меня из Рима, но какая разница, если дело касается политики, правда и ложь одинаково полезны.
В любом случае, мы с Октавианом увлеченно поливали друг друга грязью и, по-моему, нам обоим этот процесс очень нравился. И представить себе не могу, что в этот момент чувствовала Октавия, сколь больно ей было смотреть на трещину, все шире и глубже пролегавшую между ее мужем и ее братом.
Я понимал, что дело идет к войне, однако думал, что до самой-самой настоящей войны еще далеко.
Как-то раз Октавиан написал мне вполне дружелюбное письмо. Там сверху были всякие организационные скучности по поводу его консулата, суть не в них, а в захватывающей концовке.
"Марк Антоний, если мы не прекратим нашу бессмысленную вражду, мир расколется ровно напополам. Ты станешь моим врагом, Антоний, а ведь мы так стремились этого избежать."
Я аж обалдел. Ты представляешь? Щенуля сам тявкал на меня в сенате, сам выставлял меня эллинистическим деспотом перед нашим свободолюбивым народом, а теперь посмел что-то там вякнуть. Ну можешь ты себе это представить или все-таки нет?
В любом случае, я проигнорировал всю первую часть письма, а на этот удивительный финал ответил одной только строчкой.
"Ну, как это говорят, на хорошем дереве не жаль и повеситься."
С этого момента все, я думаю, уже не могло свернуть ни в какую другую сторону. Это хорошо, когда события, лежащие перед тобой ясны и понятны, хорошо, даже если сами они — плохи.
Конечно, тянуться все это паскудство могло невероятно долго. Октавиан полон терпения, а я празден и ленив. Октавия, сама того не желая, выступила искрой, от которой разгорелось пламя.
Как-то раз, когда я был весь в заботах по поводу нового парфянского похода, моя бедная женушка решила ко мне приехать, причем предупредила меня, уже отправившись в путь. Я удивился: такая своевольность была ей совсем не свойственна. Теперь я думаю: Октавиан убедил ее приехать без предупреждения. Он для всех умел находить нужные слова.
Я поспешил отправить в Афины, зная, что там она на некоторое время остановится, письмо с предписанием там ей как-то и остановиться, отдохнуть, подождать меня.
Думаю, я оказался весьма строг. Октавия мне в Сирии, где я занимался сбором войска, была совершенно не нужна, так что письмо, можно сказать, было написано в грубом тоне.
Октавия, впрочем, никак не показала ни раздражения, ни расстройства, лишь только спросила, куда деть весьма весомый груз, который она везла мне. И, как назло, эта женщина позаботилась и об обмундировании для моих солдат, и о деньгах для меня, и даже о подарках для моих подчиненных, а, кроме того, везла мне хорошо обученных воинов для моего будущего похода. Короче говоря, Октавия снова превзошла все ожидания.
Ее подарки я, конечно, же принял. Ну как я могу отказаться от денег, милый друг? Если вырыть яму и кинуть туда пару золотых, я сам в нее прыгну. Так и случилось.
Все, что привезла она, велел я ей отправить мне, саму же ее не принял. Оскорбительно, неправда ли? А ведь я легко мог уделить ей пару вечеров для порядка и отправить обратно.