— Жаль, не все могут ею насладиться.
Мимо пятнистого, яркого носа Тисиада пролетел большой жук. Я засмеялся. Тисиад отшатнулся, прикрыл рукой нос.
— Принял за цветок, — сказал я. — А ты еще на нос свой что-то говоришь.
— Главное, чтобы ты меньше говорил о моем носе и больше — о Луции Юнии Бруте.
— Луций Юний Брут поднял восстание против царя Тарквиния Гордого…
— Не пересказ. Будь Луцием Юнием Брутом, Марк, мысли, как он.
— Ну я прямо не знаю. Такой это человек важный.
— Если хочешь стать важным человеком сам, привыкай думать как важный человек.
— А если я не этого хочу?
— А чего ты хочешь?
Я крикнул тебе:
— Луций, что мы будем делать, когда вырастем?
Ты тут же откликнулся:
— Бухать с дядькой!
Тисиад приложил руку к потному лбу, тяжело вздохнул.
— Чему ты, как старший брат, скажи на милость, учишь его? И кто тебя этому научил?
Я пожал плечами.
— Знание это само пришло ко мне, и, как Луций Юний Брут, я решил восстать против тирании, потому что…
Тут я цокнул языком:
— Потому что слово "честь" не было для него пустым, как и слово "свобода". Он знал этим словам цену, и знал, что цена эта больше, чем жизнь. И он не побоялся. Потому что только мечта о чести и мечта о свободе могут победить страх. А побеждая страх, мы не даем властвовать над нами. Побеждая страх, мы понимаем, что власть одного надо всеми — такая нелепица. Он первый увидел новый Рим, мечту о новом Риме, и он первый увидел старый Рим без полога страха. Он хотел, чтобы Рим был домом для храбрых мужчин и добродетельных женщин, но он видел, что царская власть порождает лишь трусов и трусих.
Я хотел сказать "шлюх", но вовремя прикусил язык.
Тисиад смотрел на меня во все свои маленькие, но очень внимательные глазки, на его мясистых губах играла легкая улыбка, делавшая его наружность чуточку приятнее.
— И вот он решил, что дело вовсе не в обесчещенной царским сыном Лукреции, а во всех них, и во всех нас до нынешних времен. Только разрушив царство можно произвести нечто большее, чем царство — место, где каждый гражданин обладает достоинством царя. Если так сильно было государство, где правил один единственный царь, то не будет равных государству, где каждый царствует над собой. Имя этому государству — свобода.
Тисиад два раза хлопнул в ладоши, и тоненькая улыбочка превратилась в здоровую, сильную и смешную улыбку.
— Прекрасно, Марк, не то, что я хотел, но очень занимательно. Ярко, я бы сказал. Признайся, ты не читал.
Я пожал плечами, довольный произведенным эффектом.
— Да эту историю вообще все римляне знают. Ты просто грек. Не в курсе.
Чтобы его не расстраивать, я добавил:
— Но я попробовал. Там, где было про то, как Секст пришел насиловать Лукрецию. Но было неподробно.
Тисиад погрозил мне маленьким пальчиком.
— Мои руки больше твоих, — сказал я.
— Не сомневаюсь. Никогда, Марк, не позорь такую прекрасную речь своими великомудрыми последующими комментариями.
— Папа говорит, мне достался дедовский талант, но не досталось его разума.
— Вполне возможно, что ж, но мы работаем с тем, что имеем.
Мы с Тисиадом засмеялись вместе, и он снова погрозил мне пальцем.
— Субординация.
Тут ты крикнул:
— Нашел! Третью нашел! Черепаший поход!
— Черепаший поход! — откликнулся я.
— Зря радуешься, Луций, — сказал Тисиад. — Твою голову мне тоже предстоит наполнять знанием.
— Тогда это учитель Тисиад зря радуется, — сказал ты, такой верткий, такой смешной, маленький и золотой. Ты грохнул своих черепах на стол.
— Больше их нет!
— Ну замечательно, — сказал Тисиад.
— А можно яблок и покормить их? — спросил ты. — Будет ли это уроком по природе?
Я протянул палец к одной из черепашек, и она угрожающе раскрыла рот.
— На Миртию похожа. Плоскоморденькая.
— Марк!
Ты сказал:
— Теперь у меня будет триумф?
— Да, — ответил я. — Теперь у тебя будет триумф. Но мы должны быть великодушными и все такое. Надо покормить наших пленников.
Ты унесся, а Тисиад сказал:
— Хорошие черепашки. Когда я был ребенком, мы с сестрой тоже таких ловили. Варили из них суп.
— Это наши пленные, — сказал я. — Мы же не пуны, чтобы варить из них суп.
— В этом случае, безусловно, не стоит.
Я снова протянул палец к одной из черепах, и она воинственно зашипела.
— А она сама не трусиха.
— Это самец.
— Как ты узнал?
— Он повернут ко мне хвостом.
— А ты действительно мудрый человек, учитель.
— Не язви, Марк.