Ты принесся, ведя за руку Гая, нашего тогда еще безмятежного Гая. Помнишь, каким бледным он был всегда, как по сравнению с нашей с тобой здоровой золотистостью смотрелся лунным призраком.
Вы несли яблоки, красные, сочные, блестящие. В зубах у тебя был нож.
— Только не упади! — крикнул я. — Это будет тупая смерть, великолепное Солнце!
А Гай, Луна, засмеялся тихонько.
Боги сделали так, что здоровее всех в нашей семье был я. Никогда не болел, даже если остальные подхватывали какую-нибудь приставучую хвору, если кашляли все, начиная с рабов и заканчивая нашим отцом, я оставался на ногах.
Ладно, давай начистоту, Луций, даже в царстве Плутона не забыть никому, какой невероятной красотой, физической выносливостью и здоровьем отличается твой прекрасный брат.
Имелась в нашей семье даже одна байка по этому поводу. Мама наша, добрейшей души женщина, как ты помнишь или не помнишь, никогда не позволяла себе сказать лишнего, кроме одного единственного раза. Как-то она похвасталась перед подружкой своим прекрасным первенцем. Ну, знаешь, чтобы зря себя не хвалить, скажу просто, что я был весьма очаровательным ребенком всем на зависть.
Подружка через два месяца выкинула своего первенца преждевременно и пребывала в глубоком горе. С мамой почему-то больше не общалась.
А потом родился Гай, принесший матери много страданий, болезненный ребенок.
Следом ты, сначала очень вялый, а потом очень нервный, и все детство сопровождали тебя странные, конвульсивные подергивания спины и рук, которые ты преодолевал трудом и злостью.
Но это все проявилось потом, а родился ты таким слабым, что никто и не давал себе труда подумать, будто ты выживешь, однако, слава Юноне, от тебя не отказались. Кроме того, ты лишил маму возможности иметь детей впредь.
Словом, как-то папа предположил, что маму прокляла ее подружка, поэтому все так вышло.
Мама тогда обиделась на него и не разговаривала с ним, по-моему, три месяца, если не больше. Она любила нас всех, у нее было большое прекрасное сердце, в котором находилось место и Гаю даже в худшие годы. И мне.
Хотел бы я иметь такое прекрасное сердце, как у нашей матери. Но мы разделили его на троих, и в каждом из нас билось сердце весьма поменьше. Будь мы только подобны матери в ее великодушии (известное свойство Юлиев), непременно стали бы иными людьми, куда лучше нашего, однако мы породистые Антонии, а это, как ты знаешь, дурное семя.
Так вот, все эти семейные безделушки уже не имеют никакого значения для тех, кто или перестал жить или перестанет в ближайшее время. Важно другое — вы несли эти красные, блестящие, драгоценные яблоки, и они повалились вниз и покатились, и было так красиво. Облака наплыли на жаркое солнце, все резко потускнело, кроме алых яблок, и они были похожи на капли крови великана.
— Кормление пленников! — закричал ты. Гай спросил:
— Можем ли мы, учитель?
— Сладу с вами все равно никакого нет, молодые Антонии, — Тисиад махнул маленькой ручкой. — Можете. Принесите еще стулья, Марк, подними яблоки.
Я зачем-то разложил их вокруг черепах. Бедняжки не знали, что с ними делать, они шипели, пучили глаза и, в конце концов, все спрятались.
Вы с Гаем принесли стулья и расселись у стола. Красные яблоки, быстро бегущие по небу облака, глаза черепашек, поблескивающие откуда-то из темноты под панцирями — я помню все, как будто только что оно и произошло. И я могу вспомнить все запахи — жимолость, море, сухая земля, нагретая солнцем, пот. Могу вспомнить всех звуки: еще хриплое дыхание выздоравливающего после очередной болезни Гая, испуганное черепашье шипение, шелест ветра в кронах деревьев, далекий плеск воды.
Я взял нож и подумал: если я сейчас всажу его в свое солнечное сплетение, я умру, и больше ничего не узнаю, как жаль меня, и мне стало грустно, я наклонился к тебе и поцеловал в макушку.
Как возмущает нас возможность умереть, когда нам хорошо.
Я стал резать яблоко на неаккуратные дольки.
— Интересно, — сказал Гай. — Сколько они смогут съесть, прежде чем лопнут?
— Они вообще не лопнут, — сказал я. — Они же черепахи. Очень упругие.
— Да, — сказал ты. — Лопаются лягушки.
Я посмотрел на Тисиада и подумал, что ему нравится проводить с нами время. А для учителя это, может быть, лучшая рекомендация.
Я протянул один длинный кусочек яблока тебе, и ты тут же сунул его в темноту под панцирем.
— Хочешь, черепашка? Черепашка! Черепашуля! Черепашенция!
— Действуй мягче, — сказал Тисиад. Вот кого хлебом не корми, а дай поучить других, как быть с их жизнью. Я протянул еще кусочек яблока Гаю, тот положил его на стол перед своей черепахой и принялся наблюдать.