Я засмеялся.
— Как же я могу тебя не любить, если ты такая?
— А как же ты можешь любить меня, если я такая? — спросила вдруг она неожиданно серьезно. Ее пухлые, бледные губы болезненно скривились.
— У меня было много женщин, — сказал я. — Но не таких, как ты. Мне хочется тебя погладить. Можно?
Она украдкой протянула мне руку, и я осторожно коснулся ее. Красные костяшки пальцев, будто она, о боги, дралась, полумесяцы ноготков, синее небо кожи под ними.
— Ты так ласково смотришь, — вдруг сказала она. — Даже когда злишься. Я видела, сегодня ты кричал на раба, и ты смотрел на него с лаской.
— А, — сказал я. — Тебе повезло, что я всегда знаю, что ответить, не то наступило бы неловкое молчание. Здорово я выкрутился, а?
— Но в тебе, — продолжала она задумчиво. — Есть и нечто, что меня пугает.
— Правда, что?
— Не знаю, — сказала она. — Руки, наверное. Да, твои руки.
Я посмотрел на них. Руки как руки, если честно. Только много лет спустя я понял, о чем она говорила. Взгляд — об одном, руки — о другом.
Фадия сказала:
— Прости меня, что я так себя вела. Для меня все ново. Ваш дом, ты, то, что мы делаем.
Я проглотил комментарий по поводу того, что у меня для нее есть еще новинки поинтереснее.
— Я понимаю, — сказал я. — Все в порядке, никто не родился с умением терпеть скучные праздники.
Она тихонько засмеялась, журчащий ручеек, не более того.
— Ты терпеливый, — сказала она. — Но на самом деле — нет. Пытаешься быть мягче, чем ты есть.
— А ты проницательная девчонка, — сказал я. — Но разве мы не пытаемся быть нежными с теми, кто нам нравится?
— Я не знаю, — сказала она.
— Я тебе нравлюсь.
Она едва заметно улыбнулась, но не ответила.
— Ты не спросил, — сказала Фадия вместо ответа. — Я чувствую себя нехорошо, мне пора.
Я схватил ее за руку, и вдруг мне показалось, что у нее на крошечном запястье останутся синяки, я разжал ее руку, и она тут же исчезла: Фадия спрятала руку за спину.
— Но мы поженимся? — спросил я.
Она смотрела на меня с отчаянием и надеждой, со страхом перед тем, что будет, и с желанием все в этой жизни испытать.
— Да, — сказала она, а потом поспешила к своей воспитательнице. По-моему, это был один из наших самых долгих разговоров.
Конечно, ко дню нашей свадьбы я был уже невероятно влюблен и думал только о ней, все иные женщины перестали существовать для меня, даже имена их забылись.
Свадьба наша была назначена на благоприятный для матримониальных дел месяц Юноны — июнь, и я не мог ее дождаться, я почти сошел с ума от любви и желания. Фадию я больше не видел, она вернулась в Остию. Я было собирался поехать за ней, но мама остановила меня.
— Она очень нежная девочка, — сказала мама. — Ты ее испугаешь.
И я испугался ее испугать. Точно так же, как прежде понял, что мне ее не понять. Этот навязчивый повтор, я вдруг понимаю сейчас, заключает самую суть наших отношений, она всегда была будто вода, в которой я отражался.
Сахарное море.
Нет, Фадию я больше не видел. Зато частенько приезжал ее отец, и я ни разу не пропустил его визит. Мама была очень довольна: я уже немного остепенился, не успели еще и свадьбу сыграть.
Старик Фадий, который не понравился мне сначала, теперь казался самым желанным гостем в моем доме. Я искал в нем черты, которые он передал Фадии, жадно слушал все, что он мог мне рассказать.
Фадий был простоватый, но по-рабски хитрый человечек, совершенно не похожий на свою нежную, неземную дочь внутри, однако у нее были его темные, восточные глаза, его пухлые губы, его высокие скулы. И я жадно вспоминал ее, глядя на Фадия.
— Она наше сокровище, — говорил Фадий. — Такая нежная, любящая дочь. Как скорбно отдавать ее в другую семью.
Было в его словах всегда хвастовство и желание прорекламировать свой товар, словно мы на рынке, но в то же время оно причудливо мешалось с такой искренней любовью и даже болью.
Разве люди не поразительно сложны, Луций? Ты всегда утверждал именно это, тогда как Гай считал, что людьми движут весьма примитивные желания. Я, пожалуй, верю в истинность и того и другого. Иногда бывает, что есть одно утверждение и другое, и сходства между ними на первый взгляд никакого, они даже противоречат друг другу, но только вместе содержат ответ.
Старик Фадий очень любил свою дочь, это правда. Он говорил:
— Она столь хрупка, будь с ней осторожнее.
И всякий раз внимательно осматривал меня и маму, и наш дом (хотя я и не планировал жить там с Фадией), будто хотел найти какой-то фатальный изъян и уберечь от него свою бедную девочку.