Предполагалось, что в случае чего Антония разведется, заберет приданное, а счастливый жених получит барыш за участие. На эту звездную роль был выбран великолепный Марк Антоний, думаю, просто потому, что дядька любил меня больше всех.
Будучи в перманентно сложном финансовом положении, мы согласились. Тем более, Антония Гибрида, хоть и не выросла красоткой, вызывала у меня некоторый интерес еще с того момента, как мы чуть не поцеловались в фонтане, и выходило все для меня вполне хорошо. Дядька, как ты понимаешь, словно в воду глядел. Очень скоро у него действительно начались проблемы, и даже его дружок Цицерон не помог.
Про Цицерона надо сказать отдельно: они друг друга очень не любили, но были в то же время закадычными друзьями. Дядька получал от него длинные порицания, когда, в очередной раз, Гай Антоний Гибрида выкидывал что-нибудь этакое. В свою очередь самому дядьке в Цицероне не нравилось великое море лицемерия, разливавшееся у него в душе все дальше и дальше с каждым годом.
Думаю, они не нравились друг другу ни единой секунды, но их весьма тесное общение подтверждает мою теорию о том, что Цицерон в некотором роде был обязан дядьке за победу над Катилиной.
Так вот, пока закадычный дружок Цицерон позволял своему закадычному дружку Антонию Гибриде трахать местных жителей в интересных позах, деньги утекали в разные тихие гавани, в том числе и оседали в приданном Антонии.
О, она была очень завидной невестой, но свадьбу мы сыграли тихо. Причитающийся нам процент с этих денег позволил снова перевести наше состояние из модуса "о боги, мы пропали окончательно" в более благожелательный модус "проблема становится угрожающей, но недостаточно быстро". Однако, основной статьей расходов, как ты понимаешь, были мои ставки на коней, гладиаторов и в кости, вино и новые белые кроссовки (уже третья пара совершенно одинаковых кроссовок, больше я ни в чем не любил повторяться).
Впрочем, я вас щедро одарил, и жаловаться тебе нечего, а Гаю — тем более. Он получил свою рабыню для плетки, которая на некоторое время сделала его счастливым. А что я подарил тебе? Ты помнишь?
Но к Антонии Гибриде. Она была не в восторге, и в первую брачную ночь у нас ничего не получилось, хотя я был готов. Мы потратили ее, главным образом, на взаимные уколы.
Это я виноват. Помню, когда она села на мою кровать, я сказал:
— Да. Вот здесь Фадия и умерла.
Антония посмотрела на меня, вскинув одну бровь (о, она божественно умела делать так с детства).
Я сказал:
— Да-да. Истекла кровью. Кошмарище. Все вокруг меня умирают. Ты следующая.
На что Антония, помолчав, сказала:
— Ты не думал поискать проблему в себе?
Я сказал:
— Знаешь, если дело в том, что люди, которых я люблю, умирают, тебе вряд ли что-нибудь угрожает.
Антония сказала:
— Дело в том, что люди вообще умирают, ты, идиот. И только великолепный Марк Антоний предполагает, что мир вращается вокруг него.
Я сказал:
— А если я тебя удавлю, это будет считаться моей личной трагедией?
Она надула розовый пузырь и лопнула его пальцем.
— Ты сам вполне можешь считаться своей личной трагедией, — сказала она.
И все в таком роде и в таком духе, короче говоря, наша брачная ночь запомнилась мне желанием разбить об ее голову нечто очень увесистое. И если сначала я хотел вставить в нее что-то большое, то потом только что-то острое.
В целом она еще пару недель не давала мне покоя и я, наконец, спросил:
— Жена, когда ты выполнишь свой долг супруги?
Она сказала:
— Да пошел ты на хуй, Антоний, — и ни одна жилка, ни одна мышца не дрогнула на ее безэмоциональном тупом лице. Но почему-то спустя пару секунд мы начали целоваться, так страстно, будто мечтали об этом всю жизнь. Постель — вот единственное место, где она была переносима, эта Антония Гибрида. Впрочем, если хочешь знать, какова наша кузина в койке, представь ее каменное выражение лица и жесткий, озлобленный взгляд, а потом добавь немного румян на щеки.