Но вернемся с тобой, милый друг, к проблемам бедного Куриона, который не знал уже, как стать частью доблестной семьи Клодиев. И, хотя он защищал Клодия перед народным собранием и оказывал всяческие знаки внимания Клодии, ему все не удавалось пообщаться с кем-нибудь из них достаточно долго, и он довольствовался тем, что ходил послушать Клодия, выступавшего перед народцем.
А когда возвращался, то аж дрожал от желания свергнуть диктатуру отцов и все такое прочее, и сразу бежал ко мне, рассказать, что на этот раз удумал этот безумец.
— Клодий Пульхр сказал, что нам нужно быть готовыми до основания уничтожить старый порядок! Преступления и богохульства освободят нас, потому что тогда мы поймем, что ни отец, ни Юпитер не смогут удержать нас…
— У него проблемы с папочкой, — сказал я. — И у тебя проблемы с папочкой.
— Священная ярость ради нашего народа! Мы пожертвуем собой ради черни, совершим величайшие преступления ради людей! Пожертвуем своими сердцами и жизнями ради их будущего!
— Ого, — сказал я. — Настоящий патриций, куда уж нам всем, плебеям, до него.
— Его сердце полно благородства!
— Неизмеримого!
И так далее и тому подобное. Знаешь, что самое ужасное равно во влюбленных людях и в людях, одержимых какой-либо идеей (читай: тоже влюбленных)? У них совершенно исчезает здоровая самоирония. Грешил ли тем же самым я, когда был влюблен, скажи мне честно? Если да, то у меня есть еще хотя бы один повод наложить на себя руки (на счету каждый, и ты мне здорово поможешь).
Так вот, я изрядно задолбался слушать про Красавчика Клодия (как позже я задолбался слушать про него от тебя), и как раз тогда, когда мое негодование на эту парочку, лишившую ума моего лучшего друга, достигло предела, Курион вдруг ворвался ко мне домой и, игнорируя Антонию, которая игнорировала его, закричал, вцепившись в свою тогу.
— Антоний, я умру! Умру!
— Клодия Пульхра тебя отвергла? — спросил я. — Ты извини, я тут немного занят.
На самом деле я не был занят, просто злился, и Антония хмыкнула.
— Хуже! — закричал Курион, не слушая меня. — Много хуже, любезный друг Антоний! Она пригласила меня к себе на вечер!
— Ну и отлично! — сказал я, хлопнув в ладоши. — Разве не этого ты хотел? Мечта сбылась, чего же еще ты ждешь от Фортуны? Теперь настало время действовать!
Антония захохотала, и я рявкнул:
— Выйди, женщина!
Она смерила меня презрительным взглядом, но ушла, Курион же рухнул на колени в изнеможении.
— Никогда не видел такого долбоеба, — сказал я.
Курион обнял мой пол и сказал.
— Она отвергнет меня!
— Слушай, судя по тому, что о ней говорят, она особо никого не отвергает.
Я сел на корточки с ним рядом, поднял его за шкирку. Курион горько плакал, и от него несло вином.
— Понятно, — сказал я. — Нажрался утром и без меня. Лучше друга нет.
Курион сказал:
— Антоний, я умру, если она не станет моей. Хотя бы на одну ночь, большего мне не надо! Но этого никогда не случится!
— Да почему не случится?
— Потому что она даже не обратит на меня внимания!
— Твой папаша богат, как Крез, ну, или как Красс. Непременно обратит. Если они хотят изменить мир или, тем более, его разрушить, им нужны деньги. Ты очень привлекателен в этом плане.
Она схватил меня за руку.
— Ты должен пойти туда со мной, Антоний!
— Меня никто не приглашал!
— Я приглашаю тебя!
— Ты вроде бы еще не женился на Клодии, — пожал плечами я.
— Да тебя пустят, там не строгие порядки, я обещаю.
Вообще-то мне не слишком хотелось видеть этих Пульхров, однако же Курион выглядел крайне отчаянно.
— Хорошо, я скажу Антонии.
— Нет, — сказал Курион. — Ты должен явиться без нее! Там будет все очень…неоднозначно.
— Что?
— Разврат, безоговорочный разврат.
— Ну и хорошо, — ответил я. — Может, она чему-нибудь научится. В конце концов, должен же я проводить время со своей женой.
— Антоний, — сказал Курион. — Притворись моим любовником!
Я отпустил его, и он ударился головой об пол, выругался.
— Чего? — спросил я.
— Клодия Пульхра любит развратных мужчин, которым неведомы половые ограничения!
— Я тебе сейчас голову оторву, — сказал я.
— Хотя бы на один день!
— Ты что, больной? Совсем охерел со своей Пульхрой.
— Антоний!
— Пошел на хер! Я не буду позорить свое имя из-за того, что тебе не терпится присунуть цыпе, которая любит, чтобы мужики пехались.