— Нет, господин. Это война. Если мой брат или отец будут сражаться храбро, они попадут в Валгалу. Таков удел воина. Но у меня, господин, нет ни братьев, ни отца.
— Мать есть?
Бывший гладиатор замялся, потом отрицательно покачал головой.
— Ты не хочешь вспоминать об этом?
Великан помрачнел, потом вновь тот же жест головой.
— Что такое Валгалла? — спросил император.
— О — о, государь, Валгалла — восхитился солдат, — это жилище Вотана или по — вашему… по — нашему, Юпитера. Там собираются павшие в бою храбрые воины. Пируют, пьют молоко небесной козы — оно слаще меда, господин. Свет там от блистающих мечей. Это высокая честь попасть в Валгаллу.
— Но ты не желаешь попасть туда?
— Нет, господин. Валгалла — это выдумки. Я хочу попасть на небо, в райские кущи.
— Значит, веришь, что если тебе повезет, то на небесах встретишь своих детишек?
— Верить мало, господин. Надо еще заслужить. Право на небесную обитель не каждому по плечу.
— Разумно. То есть надежда надеждой, но и самому следует руки приложить.
— Да, господин.
— Как же надо жить, чтобы заслужить доступ на небо?
— Заповеди исполнять — не убий, не укради, не прелюбодействуй.
— Разумно. Это все?
— Нет, господин. Вот еще — возлюби ближнего как самого себя. Там много чего сказано.
— И это разумно. Тогда скажи, есть ли среди христиан такие, которые нарушают эти заповеди?
— Встречаются, господин.
— А среди твоих товарищей, кто верен старым богам, есть достойные люди?
— Есть, и много.
— Кто, например?
— Ты, господин.
Марк рассмеялся.
— Не хочешь выдавать друзей. Ладно, сойдемся на том, что среди вашего брата, христиан и тех, кто верен нашим богам, есть хорошие люди и плохие. Почему бы хорошим людям не объединиться и не научить плохих, что лучше следовать закону природы — или, как вы говорите, заповедям, — чем нарушать их?
— Не знаю, господин. Я за других не могу говорить. Только за себя.
— Ладно, ступай.
— Если будет позволено обратиться с просьбой?..
— Говори, Сегестий.
— Пусть меня пошлют в секрет. Мне нужны деньги, господин. Виргула захворала, а без нее мне жизнь не в жизнь.
— А сможешь? После… — он кивком указал на кровавые рубцы, проступившие на теле солдата.
— Умнее буду.
Здесь Сегестий не удержался от смеха.
— Это что! Это разве дранье?! Посмотрели бы вы, как дерут в гладиаторских школах.
— Ладно, скажешь Приску, чтобы поставил тебя в охранение.
Сегестий Германик как раз и приволок в лагерь лазутчика с той стороны. Правда, наказанный преторианец утверждал, что пойманный — перебежчик. Сегестий никому не доверил сопровождать пожилого человека, с головой кутавшегося в плащ, сам проводил его до самой палатки императора. Уперся как бык. Даже Септимий Север, в ту ночь отвечавший за порядок в лагере, не смог переубедить его.
Так их и привели. Сегестий поддерживал перебежчика, рядом шли два легионера, за ними Септимий и префект лагеря, тоже не спавший в эту грозовую ночь.
Буря отходила в сторону, однако над лагерем все еще бухало.
Молнии били в землю.
Все ждали знамения.
Оно не заставило себя ждать. Ослепительная вспышка, обилие света, и одновременно скатившийся с неба грохот поверг всех на землю. Перебежчик, упавший на колени, принялся часто креститься, повторяя скороговоркой: «Господи, спаси, Господи, спаси!..»
Сегестий, присевший на месте, тоже неловко обнес себя ладонью крест — накрест.
Наблюдательная вышка вспыхнула, на мгновение накренилась, и в следующее мгновение пылающие бревна посыпались сквозь дубовую крону, поджигая ветви, обрубленные сучья и ступеньки лестницы, ведущей наверх.
В ближайших к форуму палатках раздались вопли, солдаты хлынули на волю, заметались в проходах. Сорвавшиеся с привязи лошади сбили нескольких человек, затем случилось неизбежное. Трудно сказать, кто первый крикнул: «Германцы!» — однако вскоре паника охватила всех, находившихся в лагере. Легионеры, которым почему‑то показалось, что враг наступает со стороны передних, обращенных к реке ворот, бросились к задним. Следом за ними помчались союзные когорты. Толпа прихлынула к форуму. Марк, Септимий Север, префект лагеря бросились навстречу бегущим, пытаясь задержать впавших в безумие солдат, принялись хватать их за руки. Однако мало кому в ту ночь удавалось справиться с ужасом. Только центурионы и трибуны, примчавшиеся на площадку у императорского шатра и сохранившие здравомыслие, начали помогать императору и легату. Между тем страх не унимался, и воины, огибая начальников, по — прежнему стремились к задним воротам. Тогда Септимий, побежавший в ту же сторону, и успевший добраться до ворот в тот самый миг, когда тяжелые окованные металлом створки начали отворяться, бросился на землю и закричал, что пусть солдаты прежде затопчут его, чем он позволит им совершить недостойное.