Проводив взглядом колону освободителей, Марк собрался идти в сторону солнца. При этом он не сразу заметил, что его товарищ направился в совсем другом направлении. Саша размахивал руками, желая привлечь внимание удаляющейся колонны бронетехники.
– Саш, ты чего? – спросил Марк.
– Да так… Дома хочу остаться. Заодно – выдать места, где серые засядут.
Марк понимающе покивал. Вместо слов прощания и объятий, он предложил ещё раз то, от чего и сам хотел бы избавиться – пистолет, который когда-то принадлежал водителю «Студебекера». Саша принял прощальный подарок и без промедления погнался за колонной Спящих.
3
– «Ну и бред», – думал Марк, откручивая очередную гайку с очередного колеса. – «Это шизофрения, не иначе. Каждый раз засыпать и видеть продолжение сна. Нет, не так. Во сне жить другой жизнью, в другом мире. Нужно показаться психотерапевту, пока не поздно… А если уже поздно? Да, может быть я уже крякнулся. Пофигу… Надо показаться! Но что если всё это не бред воспалённого подсознания, а некий прорыв в материи реальности? И что тогда? Что это меняет? Ну, во-первых, я психически здоров. Во-вторых, у меня есть уникальная возможность побыть кем-то ещё в каком-то ещё мире. Разве не об этом мечтают миллионы людей, когда читают книги или смотрят фильмы? Разве не это желание воплощают компьютерные игры? Разве не на этой почве растут все религии? Очень многие люди мечтают о другой жизни в другом мире. Возможно потому, что их души вопят: «Нас обделили! Мы пришли из мира эльфов, ведьм и ангелов, а вы нас на должность автомехаников определили!». Как бы оно ни было, а возможность у меня действительно уникальная – прожить две разные жизни в двух разных измерениях. Вот только… А смысл в этом? Какой смысл мне во второй жизни? Да, моя первая не фонтан. Рутина, тоска, день сурка. Гайки, колодки, патрубки, масло. Вечером – еда, фильм, секс. И по кругу. До субботы. Два дня на домашние хлопоты (такие же рутинные и однообразные), и снова – пять дней рутины и однообразия. Хоть со скуки вешайся. А в том мире? Война! Что может быть хуже? Раньше я думал, что нет ничего хуже рутины и отсутствия развития. Сейчас я понимаю, что нет ничего хуже войны. Постоянное чувство, что вот-вот случиться что-то ужасное. Постоянное чувство, что тебя убьют (то, что я просто проснусь в своём мире, слабо утешает инстинкт самосохранения). А самое гадкое – замарать собственные руки в крови! Да, в крови насильников и опустившихся людей… Но людей! Людей, которые после смерти нигде не проснуться. Или проснуться? Кто этот мир разберёт... Никто, и я уж подавно. И понятия не имею, на что обе свои жизни трачу. Нет у меня, как оказалось, цели. И пути тоже нет. Только бессмысленные шаги. Я как мотылёк, что летит на свет – не понимаю в своём движении никакого смысла и не чувствую логики. Инстинкт, в моём случае – социальное взаимодействие, толкает меня вперёд. И я иду. А зачем? Что мне нужно от этой лампочки? Что мне нужно от вечно заходящего солнца в том мире? Или что нужно от гаек и фильмов в этом? Дать потомство и обеспечить всем необходимым? А мне-то что с того? Удовлетворённый инстинкт размножения. Долетел до лампочки, сгорел и засох. Вот она – реальность. Лови от неё кайф! Или поищи смысл в альтернативных мирах – если не повезло, и ты не просыпаешься ночами в потусторонней реальности, то прибегни к помощи химикатов. Начни с C2H5OH в различных формах и различных смесях. Уйди от себя!».
4
Лина сидела на кухне в окружении свечей и лепестков роз. Одна. Марк должен был вернуться с минуты на минуту. А Барсик брезговал её обществом. Даже запах запечённой курицы не топил лёд в его сердце.
Впрочем, не у одного Барсика в сердце наступили холода. С Марком творилось что-то не ладное. Он стал больше приносить денег домой. Стал рано ложиться. Несколько раз отказался от выбора фильма и бессовестно уснул на том, который включила Лина. И в постели. Он резко переменился, стал каким-то отстранённым, импульсивным.
Нет, Лина не подозревала мужа в измене – если он не был на работе, то был дома. И друзей, с кем он отпрашивался бы попить пива, у него нет. Но она всей своей интуицией чуяла перемены. И, как любая женщина, начинала искать причину в себе.
– «Может я растолстела? – Спрашивала Лина себя. – Может приелась ему? Может ему со мной стало скучно?»
Сумерки за окном сгущались. Сгущались и краски в воображении Лины. Ей уже мерещился развод и раздел имущества: «Как же моя фирма? Её тоже будем делить?». Свечи, что напрасно горели и поднимали к потолку нити копоти, напоминали не романтический, а скорее религиозный атрибут – будто горели в память об их усопшей любви.