Глава 30. Схватка за соболью шапку
Бегство ротона
Ротон Менглы стоял в задних рядах знатных нойонов, собравшихся вокруг священного костра в ожидании церемонии избрания нового хана. Печально били барабаны, скорбно плакали зурны; шаманы выли, рвали на себе волосы и в горестном трансе качались из стороны в сторону в такт барабанам.
Церемония была завораживающей; нойоны, мурзы, беки, темники и тысяцкие раскачивались в такт там-тамам, ничего не замечая вокруг. И это было для Менглы удачей: никто не узнал его в неказистой одежде, никто не обратил на него внимания, никто не спросил, что он делает на малом Диване – скорбном военном совете, созванном для похорон прежнего хана и избрания нового.
Большой удачей было и то, что Менглы, несмотря на громадный риск, удалось почти без происшествий проделать опасный путь из королевского войска внутрь ущелья, в кочевой стан.
Менглы вспомнил, как до начала битвы его по приказу короля отвели в задние ряды полка и даже приставили ординарца с приказом не пускать в гущу боя. Однако Менглы не собирался отсиживаться в тылу и лишь ждал удобного момента, чтобы ускользнуть от опеки.
Вскоре такая возможность представилась: битва была ожесточенной, и в пылу сечи о ротоне забыли. Ему удалось пробраться в первую линию королевского войска, и вместе с устремившимся в атаку полком он поскакал навстречу орде. Потом вдруг скорбно и заунывно заиграла боевая зурна; орда дрогнула и стала стремительно и беспорядочно отступать.
Менглы сразу понял, о чем сообщала зурна: хан убит; наступательные действия надлежит прекратить, имитировать паническое отступление, заманить атакующих в ловушку, устроить засаду.
Королевский полк поддался на хитрость: во весь опор понесся в погоню за обратившейся в притворное бегство ордой и непременно угодил бы в засаду, но тут неожиданно для всех зазвучала труба, играя отбой. Полк остановился и повернул назад. А Менглы продолжил мчаться вперед. Ему удалось догнать отступающие ряды своих соплеменников и вместе с ними скрыться в ущелье.
Как и предполагал Менглы, у входа в ущелье готовилась большая засада. Тысяцкие и сотники встречали отступающую лавину орды и ударами плетей загоняли в притаившиеся за валунами боевые порядки по обе стороны входа в ущелье. Там же, за валунами, прятались сотни лучников с изготовленными к стрельбе тетивами. Уже подготовлены были усеянные острыми шипами сети: их разбрасают в самый последний момент под копыта врывающейся в ущелье королевской конницы, и в результате всадники на охромевших лошадях станут легкой добычей прицельной стрельбы ротонских лучников...
Один из сотников замахнулся плеткой на Менглы, норовя загнать его, как и остальных, для участия в засаде, но Менглы окатил сотника таким властным и свирепым взглядом, так гневно крикнул: «Прочь с дороги, шелудивый пес!», что сотник невольно почтительно опустил ногайку, освобождая путь.
Менглы поскакал дальше, вглубь ущелья. Вскоре он нагнал группу ханских нукеров-оруженосцев, возвращавшихся в кочевой стан с подобранной на поле боя собольей шапкой – символом ханской власти. Присоединившись к оруженосцам, он доскакал до священного костра, вокруг которого собрались на военный диван знатные нойоны.
И теперь Менглы стоял в задних рядах нойонов и вместе с ними скорбно, в такт священным барабанам, раскачивался из стороны в сторону, горюя об убитом хане и втягивая ноздрями терпкий запах варева, который исходил из булькающего на священном костре котла – запах дурманящего напитка смерти.
Барабаны и зурна смолкли, и на возвышение перед священным костром вышел человек в богатой, шелковой, пестрой одежде. Менглы сразу узнал его: Бахты-бек, знатный бей, который приходился родным дядей погибшему хану – да и самому Менглы. Судя по тому, как повелительно Бахты-бек подзывал к себе шаманов и как властно отдавал распоряжения темникам и тысяцким, именно он заправлял теперь всем в орде.
К Бахты-беку ежеминутно прибывали гонцы с донесениями: «С другого конца ущелья выход тоже заперт, о Бахты-бек! Вырваться не удастся, слишком узкая горловина!», «Засада у входа в ущелье готова, все только ждут твоего приказа, Бахты-бек!».
Бахты-бек небрежным, но властным мановением руки отсылал от себя гонцов. Все его жесты и поведение красноречивее слов говорили о том, что он уже считает себя ханом. Соболью ханскую шапку, правда, на его голову пока еще водрузили. Однако это было лишь вопросом времени.
И действительно вскоре появился один из шаманов и торжественно направился к Бахты-беку, неся на вытянутых руках соболью шапку. Тот жестом остановил шамана и обратился к собравшимся вокруг священного костра нойонам:
– Я, Бахты-бек – ближайший родич погибшего в бою хана, да хранят его дух боги нашего племени! Вы все меня знаете. Мне довелось быть калгой, правой рукой, главным визирем хана. В суровую годину для орды я готов принять на себя тяжкую ношу началия над племенем и воинством. Есть ли среди присутствующих здесь знатных нойонов человек, готовый оспорить мое право повелевать народом?