Приключения с переодеванием
Ясмина задумалась. Отвечать на письмо, конечно же, было нельзя. Она дала слово и нарушать его не станет. Решение окончательное и бесповоротное – больше никакой переписки! Но, с другой стороны, так хотелось объясниться, пожаловаться: и на противного, вечно подозрительного министра Нукера, и на овладевшую мужем холодность, и на жизнь в дворцовой скуке и роскоши….
Ах, если бы можно было поговорить со жрецом с глазу на глаз! И обещания бы она тогда не нарушила – что может быть предосудительного в дружеской беседе с добрым пастырем? Но как это устроить? Во дворец Тамыш не придет – да его и не пустят! А окажись королева одна за пределами дворца, ее тут же узнают по наряду.
Ясмина вновь с отвращением взглянула на свое дорогое платье. Сбросить бы его, обрядиться бы в рубище, да и пойти бы куда глаза глядят! Стать бы нищей, ходить на проповеди… И тут в голову Ясмине пришла сумасшедшая мысль, от которой повеяло сказками Тысячи и одной ночи, переодетым Гарун аль-Рашидом, опасностями и волнующими приключениями. А что если?..
– Скажи, Гортензия, – спросила королева, едва сдерживая пьянящее волнение от собственной смелости, – ты когда-нибудь бывала на проповедях волхва?
– Да кто ж на них не бывал, ваше величество! – По лицу сметливой камеристки расплылась лукавая улыбка. – По вечерам, как стемнеет, на Базарной площади… А сегодня как раз День нарождающейся луны, грех не пойти! Вот только одеяние надо бы сменить, там не любят богато одетых. Да и узнать могут, по одежде-то.
– А ты могла бы достать платье попроще, Гортензия?
В глазах камеристки загорелся авантюрный азарт.
– Положитесь на меня, ваше величество! – зашептала она. – Я в этих делах дока. Так хитро вас оденем, что ни одна живая душа не признает!
Обед был забыт, и несколько остававшихся до вечера часов прошли в лихорадочных приготовлениях. Гортензия невесть откуда достала ужасно уродливый балахон: бесформенный, жесткий и колючий на ощупь. Ясмина его примерила и чуть не заплакала от боли: повсюду кололо, резало и натирало.
Терпеть такие адские муки Ясмина не согласилась бы даже ради волхва Тамыша – впору хоть вообще от приключения отказывайся! Но камеристка и тут проявила смекалку. Уродливую хламиду надели поверх шелкового платья, предварительно его укоротив. Правда, воротник продолжал колоться, но и его с внутренней стороны подшили шелком – и в результате носить балахон стало более или менее терпимо. На ноги Ясмине надели безобразные, цокающие как подковы, деревянные башмаки, а на голову – нелепый домотканый платок. Ясмина взглянула на себя в зеркало – и ужаснулась. Она бы в жизни не поверила, что скверная одежда может так изуродовать женщину!
Зато теперь узнать в ней королеву было невозможно. В этом она убедилась, когда в сопровождении камеристки, цокая своими деревянными башмаками, словно лошадь на поводу, отправилась к укромному, неохраняемому выходу из дворца. Дворцовая стража не оказывала привычных знаков почтения, кое-кто даже позволял себе резко прикрикнуть, когда она проходила мимо.
В одном из коридоров они наткнулись на брата короля, красавца Магнуса. У Ясмины бешено заколотило сердце, заставив ее втянуть голову в плечи и закутаться в платок от ужаса, что писаный красавец увидит ее в столь неприглядном виде. Но к счастью Магнус королеву не узнал; лишь мельком бросил презрительный взгляд и прошел стороной, бормоча под нос: «Тысяча чертей! Совсем Нукер мышей не ловит! По дворцу шатается всякий сброд, а он только и делает, что нянчится со своим пленным!».
Благополучно выскользнув из дворца, королева и камеристка остановились передохнуть в садовой беседке, располагавшейся в дюжине шагов от неохраняемого дворцового входа. Смеркалось, и уже с трудом можно было различить очертания окружающих предметов. Теперь опознать беглянок оказалось бы практически невозможно.
– Ну вот, ваше величество! – в радостном возбуждении зашептала Гортензия. – А вы не верили, что получится!
В этом момент у дворцового входа послышался шум, и в сад вышли двое. В руках одного был факел. В неверном, прыгающем свете факела беглянки сразу узнали тайного министра Нукера и в страхе затаились. Министр что-то приглушенно говорил своему спутнику, низкорослому щуплому человеку с восточными чертами лица, но одетому в европейскую одежду. При этом было очевидно, что щуплый человек к такой одежде явно не привык, а потому сидела она на нем мешком, будто с чужого плеча, и выглядел он в ней словно ряженый. Нукер, очевидно, о чем-то спрашивал этого странного человека, но о чем – понять было невозможно, ибо говорил он на непонятном, гортанном наречии. Странный человек молчал. Тогда Нукер толкнул его в спину, как бы прогоняя с глаз долой, и захлопнул за ним дверь входа во дворец. Низкорослый человек некоторое время постоял в нерешительности, а затем двинулся по саду прочь от дворца – немного враскачку, как человек, проведший жизнь в седле.
– Это ротон!– в ужасе зашептала Гортензия в самое ухо королевы.
Королева содрогнулась. Да, вне всякого сомнения это был ротон! Волхв Тамыш как всегда оказался прав: злоупотребив доверием ее мужа-короля, тайный министр Нукер замышлял измену с целью погубить королевство!