Королева решает докопаться до истины
Толпа внесла их на Базарную площадь. Ясмина хорошо знала это место: несколько раз она проезжала мимо в карете, и тогда оно показалось ей огромным. Теперь же площадь была битком набита народом, и не могла вместить всех желающих. Посредине площади, в свете нескольких гигантских факелов, возвышался помост, какие обычно устраивают для представления ярмарочных шутов.
Ясмине в детстве приходилось бывать на таких представлениях. Скоморохи потешно прыгали на высоченных ходулях и кидались друг в друга дегтем и дубильными красками. «Что такое дубильная краска?» – спрашивала Ясмина у приставленной к ней няньки. «Это, деточка, краска из толченого дуба. Чтобы сапожки у нашей Ясминочки были мягонькими и гибкими. Ты на дураков скоморохов-то не смотри, краска эта в цене у серьезных мастеров, кожемяк-кожевников. Ты их сразу признаешь по въевшейся в пальцы дубильной краске, она долго не смывается. Хорошие люди кожевники, искусные мастера, не то что это дурачье скоморохи на ходулях».
Хорошие люди, искусные мастера… Мастера рассказывать гнусные небылицы о своей королеве, вот они кто! Ясмина с неприязнью и опаской озиралась окрест, пока Гортензия с братом прокладывали для нее путь сквозь густую толпу, поближе к помосту. Голос разума подсказывал, что идти надо как раз в противоположную сторону – да не идти, а бежать, бежать без оглядки, пока не поздно!
Лица людей казались ей теперь злыми и враждебными. Сердце Ясмины в страхе замирало от одной мысли, что ее могут вдруг узнать: ведь если бы узнали, то растерзали бы на месте! Зачем она двигалась вперед, навстречу опасности? Что ее заставляло? Упрямство, дурацкая жажда приключений, глупое женское любопытство? Ясмине вдруг страстно захотелось назад во дворец: сейчас там весело горят подсвечники… ужин под клавесинную музыку в обществе обходительных, элегантно одетых мужчин… Возможно, удалось бы усадить рядом с собой красавца Магнуса и послушать его вовсе не страшные, хотя и грубоватые, рассказы о баталиях с кочевниками. А после ужина – танцы… Ясмина обожала танцы. Она даже зажмурилась от счастливого предвкушения. А вот взять и махнуть бы рукой на опасные ночные приключения! Возвратиться бы во дворец и не пытаться больше мирить вечно враждующих между собой мужчин: все равно ведь бесполезно!
Но Ясмина продолжала упрямо протискиваться вперед сквозь толпу. Едва ли она отдавала себе в этом отчет, но вперед ее гнала одна мысль: если сейчас она повернет назад, то никогда не услышит собственными ушами, какие еще небылицы плетет о ней в проповедях жрец Тамыш. Пересказам камеристки, как все больше убеждалась Ясмина, верить было нельзя.
Между тем Гортензия с братом нашли место на возвышении, с хорошим обзором, недалеко от помоста. Брат камеристки, молчун, который до того не проронил ни слова, теперь криком прогнал мальчишек, подкупом заставил нескольких зевак сдвинуться в сторону – и вокруг Ясмины образовалось некоторое пространство. Стало легче дышать.
– Поблагодари брата от моего имени, – шепнула Ясмина Гортензии.
Брат в ответ поклонился – да так почтительно, что Ясмина испугалась, как бы окружающие не угадали в ней важную персону. Однако страхи оказались напрасны. Никто и не думал обращать на нее внимания. Все взоры были устремлены на помост, где начиналась странное действо.
Жутковатая церемония
По четырем углам помоста, скрестив ноги, сидели жреческие служки в черных одеяниях и били в барабаны. Поначалу барабаны звучали неслаженно, вразнобой, как будто каждый выбивал свой, отдельный от остальных ритм, выводя собственную партию в довольно сложной, едва различимой на слух полифонии. Ясмину в детстве обучали музыке, но и ей было нелегко уследить за причудливой перекличкой барабанов, которые словно играли друг с другом в кошки-мышки: когда один убыстрял темп, другие резко меняли рисунок собственного ритма, точно в калейдоскопе, когда смещение одного камешка ведет к перемене всей композиции.
Даже Ясмине было сложно воспринимать тонкую вязь ритмических фигур, а остальным зрителям это и вовсе было не под силу. Люди переминались с ноги на ногу, приглушенно переговариваясь. На помосте появился еще один служка в черном, сел рядом с барабанщиками и приложил к губам зурну. Полилась протяжная, печальная мелодия, которая тут же свела воедино причудливую вязь переклички барабанов, подчиняя их своей воле.
Ясмина слушала, как зачарованная. Такая музыка никогда ей прежде не встречалась. Трудно было сразу сообразить, из чего, собственно, эта музыка была соткана. Взятые по отдельности, ни мелодия зурны, ни барабанные ритмы ничего особенного из себя не представляли. Но соединенные воедино, они производили совершенно волшебное, дивное действие. Как будто музыка была соткана из печали и неутоленных желаний.
Толпа сразу примолкла, поддавшись магии чарующих звуков. Постепенно зурна стала звучать все более громко и властно, барабаны уже не пытались выводить собственный рисунок, а принялись отбивать четкий ритм, все убыстряясь и убыстряясь, но все равно едва поспевая за зурной. Толпа завибрировала в такт. Ясмина взглянула на лица людей в толпе. Люди стояли завороженные, с остекленевшими глазами, некоторые – с раскрытыми ртами. Ясмина вспомнила сказку про крысолова и волшебную дудочку. Если бы сейчас зурна захотела повести людей штурмовать королевский дворец, то толпа пошла бы за ней, не раздумывая.
Внезапно музыка смолкла. На сцену вышел молодой жрец и, преклонив колена перед импровизированной молельней, вознес руки к звездам.
– Священный орел! – закричал он громким, разнесшимся над притихшей площадью голосом. – Священный орел, спаси и сохрани!
Бешено забили барабаны, и на помост вынесли беркута, привязанного золотой цепью к поясу беркутчика. На голове орла, чуть выше клюва, был надет колпачок, закрывавший величавой птице глаза. Беркута несколько раз пронесли по периметру помоста, показывая толпе, и темная людская масса в ответ восторженно ревела. Наконец, привязав коротким ремнем, орла усадили рядом с возносившим молитвы жрецом. Барабаны примолкли, а зурна вдруг принялась выводить фривольную, издевательски-фальшивую мелодию не слишком пристойной песенки. Появились жрицы в цветастых шутовских одеждах, а в руках они несли клетку с курицей-пеструшкой. В первых рядах зрителей послышался смех. Ясмина пригляделась внимательней и в неверном свете факелов увидела, что на курице была надета корона.
– Ее величество королева Ясмина! – указывая на клетку с пеструшкой, объявил выбежавший на середину помоста шут в колпаке с бубенцами.
Толпа взревела. Отовсюду послышался свист и крики негодования.
– Изволите потягаться со священным орлом, ваше величество? – дурашливо возопил шут. – Ну-кась извольте-с!
Клетку с забившейся в ужасе курицей поставили рядом с величественным беркутом и открыли дверцу, а у беркута сорвали с головы колпачок. Беркут огляделся, привыкая к свету, заметил курицу и сделал шаг к раскрытой клетке. Раздался его громкий клекот...
Гортензия сзади обхватила голову Ясмины, закрывая ей руками глаза.
– Вам лучше этого не видеть, ваше величество! – прошептала она.