И Бакунины, и Львовы, и Оленины были активными земскими деятелями и даже находились на подозрении у начальника жандармского управления. Однако их либерализм не шел дальше поверхностного просветительства и филантропии. Люди этого типа создали в Твери благотворительное «Общество доброхотной копейки». Дворянские дамы-патронессы организовывали швейные Мастерские и приюты для «раскаявшихся магдалин».
Куда больше привлекали писательницу люди действия, ведшие пропагандистскую деятельность в народной гуще. Так, например, знакомый ей отставной поручик Ярцев, выкупив у матери свою часть земли в деревне Андрюшино, распределил ее среди крестьян и обрабатывал свой надел собственными руками. Кроме того, дом Ярцева служил убежищем для скрывавшихся от полиции революционеров. Летом 1873 года у него жили под видом поденных работников Сергей Кравчинский и Дмитрий Рогачев.
Учительская семинария сразу же насторожила III отделение и министерство народного просвещения. Вскоре возникло «дело» о неблагонадежности учителей Новоторжской семинарии. 20 августа 1873 года начальник Тверского жандармского управления в своем рапорте шефу жандармов указывает на Прямухино как на место встреч подозрительных элементов. «Другим местом съезда этих же и подобных личностей, — сообщает полковник Яхонтов, — служит подгородное именье Николая Сергеевича Львова — село Митино. Там ежегодно в летнее время гостит г-жа Маркович, известная в литературе под псевдонимом «Марко Вовчок». Митино служит местом почти ежедневных собраний учителей земской учительской семинарии…так как Львов директор и дружит со всеми».
III отделение направляет свои усилия на борьбу с революционной пропагандой в народе. В Петербурге и Торжке арестованы знакомые Марии Александровны — В. К. Ярцев, учительница А. Миролюбова, крестьянин Л. Румянцев, работавший в книжном магазине и библиотеке Т. Львовой, учителя Леонид Попов и Анна Глазухина. Разыскиваются успевшие скрыться Д. Рогачев и С. Кравчинский. Подвергся обыску и домашнему аресту В. Линд, предусмотрительно уничтоживший все компрометирующие документы.
Имя Марко Вовчка снова упоминается в секретной переписке жандармов среди знакомых Н. С. Львова, «известных по своей политической неблагонадежности». Встревоженная арестами в Петербурге и Торжке, она надолго покидает столицу. В марте 1874 года, с трудом сколотив необходимые средства, Мария Александровна уезжает вместе с Богданом и М. Жученко в Париж и возвращается в мае. После этого она срочно меняет квартиру, перебравшись в дом Ниссена на Фонтанке, № 159, в сравнительно отдаленную часть города, и не мешкая отправляется на все лето уже не в Тверскую губернию, а в глухое местечко Ретени близ станции Плюсса.
Однако тревога не улеглась. В одно из посещений Петербурга она узнает из газет о начавшемся процессе Долгушина и с оглядкой на почтовую цензуру пишет в Ретени: «Здесь теперь идет дело о схваченных распространителях в народе смут. Во всех газетах печатается отчет. Между прочим, схвачен Плотников, кажется, брат той, которую мы знаем… Приняты самые деятельные меры к прекращению таких смут и надеются, что скоро они утихнут. Арестовано очень много женщин. Кажется, между ними есть и знакомые дуры». И сбоку на полях, чтобы успокоить близких: «Все благополучно — ни о чем не тревожься».
Но боялась она не только за себя. Богдан к тому времени связал свою судьбу с революционными народниками.
…И НОВЫЕ КНИГИ
Острым взглядом художника Марко Вовчок подмечает противоречия пореформенной эпохи. Нищета деревни и оскудение дворянских гнезд, паразитизм духовенства и хищничество откупщиков, выдвижение дельца-помещика и новые формы закабаления крестьян, земские учреждения и барская филантропия — все это привлекает ее внимание и определяет критическую направленность произведений семидесятых годов.
В сатирических повестях и рассказах из жизни провинциального дворянства она обобщает свои наблюдения, почерпнутые главным образом в Тверской губернии. Зная обстановку и людей, с которыми она общалась в Твери, Торжке, Мясищеве, Митине, Прямухине, легко найти среди персонажей ее книг реальные прототипы, во многих эпизодах — отголоски подлинных событий.
Алексис Витиеватов славится на весь уезд неусыпными заботами о бывших крепостных. Он завел у себя в усадьбе школу и самолично обучает крестьянских детей. Это он заявил на обеде у предводителя: «Сладко следить за народным развитием, хорошо, любо чувствовать, что посильно содействуем народному благу! Будем же идти бок о бок с народом, будем его заботливо поддерживать на тернистой стезе самосовершенствования! Тут требуются жертвы, но разве кто из нас убоится жертв?»
На деле все выглядит иначе. Крестьяне, как и прежде, работают от зари до зари на полях «доброго барина», а в образцовой школе учит драчливый дьякон, заставляющий ребятишек обрабатывать свой огород («Сельская идиллия»).
Н. С. Львов, узнав себя в шаржированном образе Витиеватова, не на шутку обиделся и прекратил с писательницей знакомство. Впрочем, это был не первый случай. Еще раньше поссорился с ней гражданский генерал А. К. Пфель: в «Путешествии во внутрь страны» Марко Вовчок разоблачила аферу в одном из детских приютов, находившихся под его покровительством.
А вот и семейство Бакуниных! Богатые помещики Ферапонтовы ежедневно принимают десятка два гостей в обширных грязноватых наследственных хоромах. Евгений Ферапонтов самозабвенно разводит канареек. Брат его Геннадий слывет «уездным Гегелем». Он был другом Белинского, Хомякова и Грановского и даже чуть с ними не породнился. Просвещенный аристократ любит «толковать о погибших дорогих друзьях своей юности и давать исключительно рецепт сороковых годов, как лучше подвигать вперед дело развития и народного образования». Рецепт же сводится к тому, чтобы вести народ под строгим присмотром к нравственным доблестям («Лето в деревне»).
Эти саркастические характеристики либеральных помещиков совпадают с трезвыми оценками В. Н. Линда, заметившего в своих «Воспоминаниях» (1910 г.), что такие «радетели народного блага», как Львовы и Бакунины, впоследствии становились кадетами.
Отталкиваясь от конкретных фактов, Марко Вовчок доходит до социальных обобщений.
В повести «Мечты и действительность» приводится подлинный документ — решение мирового суда по иску помещицы к двум крестьянам, не убравшим к назначенному сроку шесть десятин ржи. В наказание они должны, кроме этой работы, скосить, связать и свезти в гумно пять десятин гречихи, вспахать восемь десятин пшеницы и выкорчевать пни на заливном лугу.
Холодная, бесчеловечная женщина, как говорит о помещице Галкиной рассказчик, предстает перед местным дворянством неотразимой светской львицей и неутомимой общественной деятельницей. Это она организует общество «Добровольного грошика», чтобы устроить швейную мастерскую для бедных женщин и приют для подкидышей! Правда, игра в благотворительность быстро ей приедается, как и другим дамам-патронессам…
Эти стихи Некрасова, поставленные эпиграфом к последней главе романа «В глуши», как нельзя лучше передают идейный пафос русских повестей и романов Марко Вовчка. Ее положительные герои, люди передовых убеждений, противоборствуют злу и доказывают на деле свою готовность служить народу. И не случайно в произведениях писательницы выдвигается новая общественная сила — народные учителя.
Выдвигает их сама жизнь. Марко Вовчок и Некрасов переписываются с учительницей Малоземовой, помогают ей советами, отвечают на волнующие вопросы. Мария Александровна просматривает составленный ею «читальник» (букварь) для сельских школ, дает ей прочесть изъятые цензурой страницы «Записок причетника». На учительских съездах в Твери и Торжке Марко Вовчок знакомится со своими будущими героями. Здесь она могла встретить и Ободовскую, работавшую народной учительницей в селе Едимнове, и Софью Перовскую, и многих других. Сельская школа становится рассадником революционной пропаганды. Молодые люди с университетскими дипломами, девушки из интеллигентных семей разбредаются по деревням и селам «сеять разумное, доброе, вечное».