На бесклассовом Марсе есть телевидение, космические корабли на ядерных реакторах и «объемное кино». Пессимистичным ответом на «Красную звезду» станет «Аэлита» Толстого, где сходные по техническому развитию марсиане, запутавшись в войне цивилизаций, угасают в наркотическом дыму и никакая революция уже не возможна.
У богдановских марсиан огромные глаза и треугольные головы. Но чтобы не выделяться среди людей, на земле они носят маски с местными лицами, решая между собой, есть ли у нас шанс развития или мы – тупиковая ветвь, которую нужно безболезненно отсечь и забрать себе эту планету со всеми её ресурсами? Этот вопрос явно отсылает нас к Уэллсу, «марсиане» которого в «Войне миров» были простой иллюстрацией британского империализма, обращенного против самих британцев т.е. вывернутого наизнанку. Вернувшись с Марса, герой «Красной звезды» чувствует невыносимую космическую ностальгию. В 1920 году Богданов пишет поэму «Марсианин, заброшенный на землю». Одним из первых он воплотил в своей фантастике эту новую форму интеллигентского нарциссизма: я заброшен сюда с другой планеты и мучаюсь среди вас воспоминаниями о лучшем мире, меня пославшем. Потом в литературе это будет повторяться десятки раз: «Пхенц» Синявского, «Трудно быть богом» Стругацких и вплоть до песни «Бухгалтер Иванов» группы «Бахыт Компот».
Ленин считал его латентным идеалистом, так и не изжившим в себе до конца некоторых мистических настроений. В 1926 году, получив разрешение создавать Институт, Богданов решил, что настало время для реализации собственного «марсианского проекта».
Предельную востребованность Институт пережил во время войны. Впрочем, он почти дожил и до наших дней. В последние годы там случились активные сокращения и закрытие большинства лабораторий. Государство, исходя из рыночной логики, сократило всё «не эффективное» т.е. не прибыльное. Пикеты и подписи сотен медиков, как всегда, ничего не дали. То, что осталось, превращено сейчас в службу предоставления коммерческих услуг. Обследование там стоит около тысячи долларов.
Сквозь синие стеклышки нигилизма
Бледный, с нервно сжатым ртом, в синих кругленьких очках, переодевшись офицером, он гулял среди полицейских, рыскавших в его поисках, и сочувственно расспрашивал их о том, кого здесь ловят? Под этими очками таился памятный столь многим «подчиняющий взгляд», как будто люди были для него лишь безвольными экспонатами музея.
Сын крепостной и сильно пьющего мещанина, подростком Сергей прислуживал в полотерах и официантах на купеческих банкетах и свадьбах фабрикантов. Но всё свободное время проводил в провинциальной библиотеке, составив себе план самообразования. От чтения мальчик отрывался только для сна и игры на флейте. Окружающих он рано начал считать за «сонных свиней», но одновременно мечтал радикально переделать человека, начав с самого себя.
Незаурядные способности и поразительное упорство откроют Нечаеву дорогу к учительской должности и в столичный университет, где он штудировал Прудона и Гегеля. Учительствуя, он параллельно осваивает переплетное, токарное и плотницкое ремесло, чтобы лучше понимать «мужика» через его труд.
В университете он «остро заманчивый» Мистер Таинственность и Мистер Ниспровергатель, который не говорит, а спрашивает и не отвечает, а раздает приказы: «показать, что студенты это не манная каша!». Именно он стоит за шумными студенческими сходками 1869ого года, запрещенными правительством. Скрываясь от преследований, зачинщик с поддельным паспортом едет в Европу, к звездам политэмиграции. Герцена испугал его магнетический взгляд, а вот Бакунин (не путать с мелкобуржуазным беллетристом начала 21 века) был загипнотизирован и называл гостя «верующим без бога». От Огарева Нечаев получил для своей борьбы изрядные деньги, которые выделяли беспокойным эмигрантам русские же помещики «на всякий случай».
Он пишет свой «Катехизис», мечтая о «вольном коммунизме» и «мужицкой революции против чиновно-дворянский и казенно-поповской цивилизации». Любимая его идея – превратить себя и других в инструмент максимальной разрушительной силы. Главный «кейф» этого – нет больше никаких моральных обязательств ни перед кем из «обреченного общества» и единственный критерий оценки всего – успех нигилистического дела. Натравить народ на «попов, купцов и жандармов», а что делать дальше, когда Империя рухнет, решит уже следующее поколение мечтателей, которому будет суждено строить, а не рушить.