По четырем углам перекрестка Саут-Дикси и Черчилль-роуд располагались: магазин спиртных напитков, круглосуточный супермаркет, магазин импортных товаров с тяжелыми решетками на окнах и автоматическая прачечная на открытом воздухе, где местные жители толкались всю ночь. Наш дом стоял в центре квартала, в восьми домах от перекрестка.
До сих пор район казался нам вполне безопасным, однако кое-что указывало на то, что у этих мест есть своя темная сторона. Пару раз исчезали инструменты, оставленные мною в саду, а в один из редких холодных дней кто-то стащил целую поленницу, которую я сложил у стены дома. Однажды в воскресенье, когда мы обедали в своей любимой закусочной за обычным столиком у окна, Дженни указала на пулевое отверстие в стекле прямо над нашими головами и сухо заметила:
— В прошлый раз этого здесь не было.
Теперь, когда рядом с нами был огромный пес, на которого с опаской косились прохожие, мы чувствовали себя в безопасности. Конечно, Марли был безобиден, как ягненок, и едва ли способен причинить кому-то вред — разве что зализать до смерти. Но возможные противники этого не знали! Они видели в нем крупного, мощного, непредсказуемого зверя. И нас это вполне устраивало.
К беременности Дженни подошла очень ответственно. Теперь она вставала на рассвете, чтобы сделать зарядку и прогуляться с Марли. Ела только здоровую пищу, в основном овощи и фрукты. Полностью отказалась от кофеина и алкоголя.
Мы поклялись хранить беременность в тайне, пока не пройдут все сроки, угрожающие выкидышем. Однако от радости то и дело выбалтывали свою тайну то одному, то другому конфиденту, с каждого требуя обещание молчать, — и скоро наш секрет уже ни для кого не был секретом.
В день визита к врачу я отпросился с работы и, следуя его совету, захватил с собой чистую видеокассету. Нам предстоял медицинский осмотр, ультразвуковое исследование и консультация. Прикрепленная к нам акушерка должна была выслушать сердцебиение малыша, показать его нам на экране и ответить на все наши вопросы.
Мы были на месте ровно в девять часов, сгорая от нетерпения. Акушерка провела нас в смотровую.
— Хотите послушать, как бьется сердце у вашего малыша? — спросила она.
— Еще бы не хотеть! — ответил я.
Она закрепила на животе Дженни что-то вроде микрофона с динамиком. Мы сидели, боясь шевельнуться, с застывшими на лице улыбками, и ждали, когда раздастся сердцебиение, но не услышали ничего, кроме треска помех.
Акушерка сказала, что такое бывает.
— Все зависит от того, как лежит ребенок, — объяснила она. — Иногда ничего не удается расслышать. — И предложила перейти к УЗИ. — Давайте-ка взглянем на вашего малыша! — весело проговорила она.
— Может быть, он помашет нам ручкой? — сияя, прошептала мне Дженни.
Акушерка отвела нас в комнату для УЗИ и уложила Дженни на стол, рядом с которым стоял большой экран.
— Я принес кассету, — поспешно сообщил я.
— Пока не надо, — ответила акушерка и, приподняв Дженни блузку, принялась водить по ее животу каким-то инструментом, напоминающим хоккейную клюшку.
Мы во все глаза смотрели на экран — но видели там лишь какую-то бесформенную серую массу.
— Хм, что-то его не видно, — совершенно спокойно проговорила акушерка. — Попробуем вагинальное исследование.
Появилась медсестра по имени Эсси. Она ввела какой-то прибор Дженни во влагалище, и на экране выступило из серого тумана нечто, похожее на крохотный мешочек. Щелкнув «мышкой», Эсси увеличила изображение: однако мешочек оставался бесформенной и безжизненной массой. Где же ручки и ножки, которые, как уверяют нас книги о беременности, к десятой неделе уже сформированы? Где голова? Где бьющееся сердечко? Дженни — она лежала, вывернув голову к экрану, — с нервным смешком спросила медсестер:
— Там вообще что-нибудь есть?
Я взглянул в лицо Эсси и понял, что ответ будет для нас неутешительным.
— Для десяти недель картина нехарактерная, — уклончиво ответила она.
Я положил руку на колено Дженни. Вместе мы напряженно смотрели на бесформенную массу на экране, словно наши взгляды могли вернуть ее к жизни.
— Дженни, кажется, у нас проблемы, — сказала Эсси. — Я позвоню доктору Шерману.
В молчании мы ждали доктора Шермана. В ушах у меня звенело; казалось, вся кровь отхлынула от головы. «Надо сесть, — промелькнуло у меня в голове, — иначе, чего доброго, грохнусь в обморок!» Я попятился и, не выпуская руку Дженни, присел на краешек скамьи для осмотра.
Доктор Шерман подтвердил, что плод мертв.