Три часа, оговоренных для сеанса, прошли как один миг. По крайней мере, для неё. Услышав тихий перезвон мелодии будильника на телефоне, девушка тяжело вздохнула, отложив в сторону бумагу и уголь, смущённо буркнула: «Ты одевайся пока, а мне надо руки помыть» и, ещё немного прихрамывая, вышла из комнаты.
Когда Люси вернулась, Нацу стоял у стола, рассматривая её старые работы. Девушка подошла к нему и протянула небольшую коробочку:
– Знаешь, я подумала, что это не совсем справедливо, если за свой труд ты ничего не получишь, поэтому вот… – Драгнил, откинув крышку, с интересом рассматривал содержимое. – Пусть будут хотя бы мармеладки. Их ровно четырнадцать, за каждый день. После сеанса будешь брать одну в качестве оплаты.
– Я могу выбрать любую? – уточнил юноша, и Люси невольно улыбнулась: таким озорством и предвкушением загорелись его глаза.
– Конечно, Нацу! – как маленький ребёнок, честное слово!
– Тогда, пожалуй… вот эту! – сделал выбор Драгнил, отправляя в рот мармеладку фиолетового цвета. – М-м-м, виноградная! Неплохо!
Друзья рассмеялись, растворяя в искренних улыбках остатки неловкости. «Может, всё не так уж и плохо?» – подумала Люси, закрывая за гостем дверь.
========== Грушевая ==========
На следующий день Нацу, как и обещал, пришёл на полчаса раньше и протянул ей пакет, в котором лежало с десяток новых лампочек, равнодушно махнув рукой на вполне резонный вопрос: «Сколько?». Прихватив одну из них, парень неторопливо занялся уже привычным делом, что-то тихо мурлыкая себе под нос. Люси не прислушивалась, готовясь к очередному сеансу и бросая искоса недоумённые взгляды на стоявшую на журнальном столике небольшую магнитолу – её принёс с собой Драгнил, ничего не объясняя и загадочно улыбаясь. Девушка только пожала плечами: придёт время – расскажет, хотя с чисто женским любопытством всё равно нет-нет да поглядывала на чёрный пузатенький CD-проигрыватель.
Закончив с электромонтажными работами, молодой человек бодро отрапортовал, что готов приступить к своим непосредственным обязанностям, и, взявшись за поясную пряжку, поинтересовался, ехидно усмехаясь:
– Выйдешь или будешь смотреть?
– Ты… – почти прошипела Хартфилия, заливаясь румянцем и сжимая кулачки. Ответом ей был спокойный взгляд серых глаз. Нацу даже не покраснел! Люси поджала губы и быстро покинула комнату, со всей силы хлопнув дверью.
Уже в коридоре она, желая дать выход своему гневу, топнула ногой, едва ли не рыча от злости, а потом, сложив руки на груди, принялась расхаживать между студией и кухней, раздражённо сопя. Этот… этот… Слов, чтобы выразить своё отношение к наглой модели, не находилось, а челночные метания нисколько не улучшили её настроение. Поэтому, когда из комнаты донеслось: «Я готов!», девушка была готова если не растерзать Драгнила, то злобно огрызнуться на любую его «неправильную» реплику.
Однако парень больше ничего не сказал, молча выполнив все указания, что, впрочем, не смягчило художницу: она по-прежнему злилась на друга – настолько, что, кажется, спади сейчас с него шарф, как и накануне, обмотанный вокруг бёдер, Люси даже не обратила бы на это никакого внимания. Глаза пробежали по обнажённой фигуре напротив, пальцы сжали кусочек угля, рука потянулась к листу, оставляя поверх нанесённых накануне линий новые штрихи.
Натурщик полулежит на софе, лениво-расслабленно, но привычный замечать мелкие детали глаз видит таящееся в мышцах напряжение. Он весь словно сжатая пружина, готовая в любой момент сорваться с предохранительного крючка. Правая рука согнута под прямым углом – она опора, сегодня скорее номинальная, чем реальная. Нужно успеть ухватить это состояние, более чётко прорисовать именно эту часть тела. И ещё вот здесь, где ладонь лежит на поднятом согнутом левом колене. Нет, не просто лежит – плотно обхватывает, до вздутой венки на запястье.
Хартфилия и сама не знала, почему расположила свою модель для первого рисунка именно так, хотя, наверное, надо было выбрать что-то попроще – просто не виделось по-другому. Стоило лишь подумать о работе, и сюжет будущего рисунка сам встал перед глазами: отчётливо, выпукло, словно уже и правда был на листе бумаги. И противиться этому полёту вдохновения было нельзя, потому что иначе ничего другого нарисовать она бы не смогла. Как говорится, проверено практикой. Поэтому Люси всё же решила сделать так, как задумала.
Плавный изгиб торса, составляющий с правой, согнутой ногой одну линию. Он был прорисован ещё вчера, надо лишь добавить немного тени. Но это позже. Лицо повёрнуто в анфас, подбородок чуть приподнят, но не настолько, чтобы наделить высокомерием. Да и нет этого чувства в серых, непривычно серьёзных глазах. И в уголках плотно сжатых губ. Сегодня эмоции другие. Ей надо успеть – ухватить, передать. Всё остальное потом…
– Прости, – неожиданно раздалось в тишине.
– За что? – нет, она уже не злилась. Люси вообще не могла долго сердиться на Нацу – это было просто невозможно. Весь гнев, недовольство, раздражение куда-то исчезали, стоило Драгнилу улыбнуться, словно его улыбка была весенним солнцем, быстро и без остатка растапливающим снежные горы её плохого настроения. Но повредничать-то немного можно?
– Ты вчера жутко стеснялась…
– Я? – спросить удивлённо, чтобы скрыть неловкость. Впрочем, кого она хочет обмануть? Три испорченных листа – оттого, что у неё накануне дрожали руки – самое лучшее доказательство того, что друг был прав. – И поэтому сегодня ты решил меня разозлить?
– Но ведь сработало же, разве нет? – в голосе молодого человека послышались весёлые нотки.
– Сработало, – вынуждена была согласиться художница. – Ты теперь всегда будешь так делать?
– Пока ты не перестанешь стесняться, – эти слова были сказаны очень серьёзно, и девушка ни мгновения не сомневалась в том, что Драгнил не отступится от своего решения. – Люси, это лишь дружеская услуга, не больше. Относись к ситуации проще, как если бы я менял сгоревшую лампочку.
– Ты никогда не менял лампочки голым, – буркнула Хартфилия и тут же едва не прикусила себе язык, потому что парень довольно хмыкнул:
– А что, замечательная идея! В следующий раз обязательно так и сделаю. Кстати, можно, наверное, теперь всё делать голым: кран тебе на кухне починить, гвозди для новых картин вбить, чай попить…
– Я сейчас тебя стукну чем-нибудь тяжёлым, – пригрозила девушка.
– Не стукнешь, – самоуверенно ответил Нацу. – Потому что я у тебя единственный натурщик, и меня надо беречь: любить, кормить и давать отдыхать.
– Рука устала? – виновато закусила губу Люси. Драгнил чуть скривился: «Есть немного», сжимая и разжимая кулак, чтобы разогнать кровь, но при этом стараясь не менять позы. – Извини. Давай сделаем перерыв.
Молодой человек неторопливо поднялся, размял затёкшее плечо, по которому тут же побежали колючие холодные иголочки, прошёлся по комнате. Хартфилия его не торопила, что-то подправляя на рисунке. Проведя несколько линий, она с неудовольствием заметила, что уголь царапнул бумагу; внимательно осмотрела кусочек обожженной палочки и, не найдя ничего предосудительного в нём, всё же решила сменить. И только сейчас, откладывая работу на журнальный столик, чтобы пойти в другую часть комнаты и взять новый уголёк, вспомнила про CD-проигрыватель.
– Ты мне так и не сказал, зачем принёс магнитолу.
– Ах, да! – спохватился Нацу. – Точно! Совсем забыл! – он порылся в карманах джинсов и извлёк оттуда презерватив. – Для вдохновения, так сказать.
Люси, увидев в руках Драгнила квадратик из серебристой фольги, от неожиданности уронила коробочку с углём, которую только что взяла с рабочего стола. Естественно, картонная упаковка не выдержала столь жестокого к себе обращения и, падая, порвалась, заставив своё содержимое раскатиться по полу. Парень поднял голову на шум и бросился помогать, собирая обожженные палочки и с непривычки сильно пачкая пальцы. Ссыпав их в сложенные лодочкой ладони подруги, он огляделся, пытаясь найти, чем бы вытереть руки, но так и не увидев ничего подходящего, утопал на кухню. Пока его не было, девушка успела пристроить столь внезапно потерявшие свой «дом» угольки сначала на стол, а потом сложив в скрученный из бумаги пакетик. И, конечно же, морально подготовиться к предстоящему разговору.