– Мне нужно быть в кафе не позже половины четвёртого. Чтобы не опоздать, придётся закончить в два – тогда я успею на автобус, и мне не придётся ехать с пересадками.
– Можно сделать проще… А, да, кстати, я всё, – Люси быстро скользнула на своё место – не хотелось терять ни минуты. Смотреть на полностью обнажённого друга было ещё немного неловко, но девушка постаралась как можно скорее отбросить стеснение. – Так вот, сделаем по-другому, – продолжил Драгнил. – Во-первых, сократим количество перерывов – я спокойно могу обойтись без них и дольше, чем пятнадцать минут. И не спорь, – Нацу сказал это прежде, чем Люси успела открыть рот, будто предугадав её действия. – А, во-вторых, я сам отвезу тебя на работу. И это, кстати, тоже не обсуждается, – теперь в его голосе слышались веселые нотки, да и Хартфилия успела заметить, как дрогнул уголок рта, когда парень пытался сдержать улыбку. Вот ведь… Пришёл и решил всё за неё. Так привычно и уверенно. Как всегда.
Девушке нравилось то, как друг заботился о ней, хотя не признавалась подчас в этом даже самой себе. Она часто пыталась протестовать против его, как ей иногда казалось, чрезмерной опеки, но, в конце концов, всё равно сдавалась, с благодарностью принимая оказываемую Драгнилом помощь, не ощущая при этом ни неловкости, ни стыда, ни раздражения. Наверное, потому, что эта дружеская поддержка оказывалась легко и непринуждённо и уже давно стала неотъемлемой частью их общения как любимый мятный чай Нацу или смена безвременно почивших лампочек. Или прогулки в парке по выходным. Или долгие разговоры ни о чём. Или чтение вслух. Или… Разве всё упомнишь? Иногда Люси казалось, что Драгнил был везде, в каждом моменте её скромной, не слишком богатой на события жизни, став такой же важной частью этого процесса, как и рисование.
Странно, но за два неполных года их знакомства этот человек стал ей не просто другом (поправочка – лучшим другом). Девушка могла с уверенностью сказать, что порой Нацу знал про неё больше, чем она сама, и постоянно помогал ей открывать что-то новое и в себе, и в окружающем мире. Взять хотя бы этот разговор о музыке. Люси была воспитана на классике, по-своему любила и ценила её, но только Драгнил смог так органично соединить два вида искусства. Обычно девушка работала в тишине, считая, что музыка будет отвлекать, да и просто не нуждалась в дополнительных источниках вдохновения. Но уже через пару дней рисования под аккомпанемент избранных композиций просто не представляла, что может быть иначе.
Без двадцати три Хартфилия отложила уголёк и удовлетворённо вздохнула – рисунок был закончен. Мелкие детали можно будет закончить вечером, после работы. Пока Нацу одевался, девушка вымыла руки, подхватила сумочку и вернулась в студию как раз в тот момент, когда молодой человек задумчиво рассматривал приготовленные для него в качестве оплаты сладости, выбирая, какую взять сегодня.
– Интересно, – не отрываясь от своего занятия, протянул он, – а если бы мы закончили раньше, я получил бы только половину мармеладки?
– Сластёна! – засмеялась Люси, ероша парню волосы. – Не переживай, она была бы вся твоя в любом случае. Какая сегодня?
– Пожалуй, вот эта, вишнёвая. Почти классика, как и вчерашняя, малиновая.
– Экзотические оставишь напоследок? – девушка захлопнула входную дверь и поспешила за другом. Тот ждал её пролётом ниже и пропустил вперёд, отстав на пару шагов.
– А насколько экзотические там есть? – полюбопытствовал он. Люси пожала плечами:
– Не знаю. Вот ты и расскажешь.
Выйдя из подъезда, Хартфилия со страхом посмотрела на двухколёсного монстра, на котором ей предстояло ехать. Она до жути боялась даже садиться на этот казавшийся ей огромным мотоцикл, и если бы не желание подольше порисовать, ни за что бы не согласилась на предложение Нацу подвезти её до работы. Но теперь отказываться было поздно – на автобусе она точно опоздает, да и такси придётся ждать минут пятнадцать, не меньше. Придётся всё же так…
Молодой человек между тем уже надевал ей на голову чёрный блестящий шлем. Люси попыталась протестовать:
– А как же ты? Это же твой…
– Ты мой пассажир, и я за тебя отвечаю, – спокойно ответил Драгнил, начиная подтягивать ремешки шлема. – Так что стой спокойно и дай мне закончить.
– Нацу, – девушка едва не притоптывала на месте от нетерпения, – я ведь опоздаю. Может, так? Здесь ехать всего два квартала.
– Да хоть два метра, – возразил парень. – Без защиты ты не поедешь. Ну, что, нормально? – Хартфилия кивнула. – Не слетает? – теперь она отрицательно мотнула головой. Драгнил усмехнулся: – Ты такая смешная в нём. Ладно, поехали. Только держись крепче.
Дважды упрашивать не пришлось. Стоило Нацу оседлать свой любимый мотоцикл, как сзади пристроилась его пассажирка, обхватив руками за пояс. Парень завёл двигатель и плавно тронул железного коня с места. Люси поспешно зажмурилась и сильнее прижалась к широкой надёжной спине друга.
И снова вечером художница сидела в студии, рассматривая готовую работу. В ней явно чего-то недоставало, только чего? Люси промучилась почти час, пока её вдруг не осенило: освещение! Нужно подобрать другое освещение! Сбегать на кухню за двумя витыми свечами, зажечь фитили, выключить верхний свет… Ах, да, и включить музыку – тот самый кусочек: «Зима. Аллегро нон мольто».
Осторожно, медленно, боясь неловким движением или дыханием затушить мягко горящие свечи, девушка сделала несколько шагов назад и замерла, всматриваясь в чёрно-белый угольный рисунок. Золотистые капельки пламени слегка колыхнулись, усиливая игру света и тени и тем самым словно оживляя изображение. Люси судорожно выдохнула. Теперь она знала, каким будет следующий рисунок.
========== Апельсиновая ==========
– Как мне придётся позировать на этот раз? – Нацу с интересом рассматривал лежащие на журнальном столике витые, чуть оплавленные свечи и старинный бронзовый подсвечник, тяжёлый даже на вид. После композиции со скрипкой хотелось чего-то не менее интересного. Впрочем, молодой человек нисколько не сомневался в своей художнице – её работы (те, которые ему разрешено было увидеть) часто были весьма оригинальны по замыслу, если только не требовалось рисовать что-то определённое, ограниченное академическим обязательным курсом.
– Не как, а где, – поправила его Люси, входя в студию. В руках у неё был кусок тёмной плотной материи, который она протянула Драгнилу. – Позировать для новой работы ты будешь у окна.
– Вообще-то обнажаться я планировал только для тебя, – немного растерялся тот.
– Не волнуйся, – засмеялась Хартфилия. – Именно так всё и будет.
Следующие минут сорок были потрачены на создание экспозиции: Нацу закрыл оба окна тканью (в том, перед которым ему потом предстояло стоять, материал повесили между рамами) и прикрепил над мольбертом узкую лампу с направленным светом, Люси поставила на подоконник подсвечник с зажжённой восковой свечой, приготовила краски, кисти, палитру – в общем, всё необходимое, и вышла, выключив верхний свет, объяснив это тем, что ей нужно настроиться и не терять время, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.
Сегодняшняя поза не отличалась особой оригинальностью – натурщик стоял лицом к окну, чуть согнув левую ногу в колене и положив на подоконник одну руку. Неудобство было вызвано лишь положением второй, правой руки, которую пришлось поднять, чтобы опереться об откос. Художница предупредила молодого человека, что перерывы придётся делать обязательно, иначе конечность будет затекать. Взяв с друга слово, что тот предупредит её в случае, если устанет раньше, девушка медленно выдохнула и села перед мольбертом.
Люси любила акварель. После угля это была вторая техника, которой она отдавала явное предпочтение перед остальными. Воздушные, полупрозрачные, нежные, рисунки водными красками подходили ей по характеру, заставляя художницу и себя чувствовать такой же невесомой и хрупкой, как изысканные стеклянные статуэтки, что собирала её мама. Девушка помнила, с каким восторгом и упоением она рассматривала в детстве тонконогую лошадь и замершую в танце прекрасную танцовщицу, разноцветную птичку и нереально хрупкий цветок, на который было страшно даже просто дышать, не то что трогать или брать в руки. После обеда, когда солнце украткой заглядывало в комнату госпожи Хартфилии, Люси тихонько проскальзывала туда же, садилась на пол и, затаив дыхание, наблюдала, как переливаются тонкие грани, отбрасывая радужные блики по стенам.