- И нечего жалобиться!
Это было последней каплей. Внутри меня словно взорвался ураган обиды. И вдруг окна задребезжали, как во время шторма. Одно из них, особо старое, треснуло стеклом и вдруг распахнулось, ударяясь о стену, захлопало на огромном ветру, ударило по щекам воспитательницу. Я выдохнула. Ветер успокоился.
Воспитательница смотрела на меня почти с ужасом. Я сидела на полу, тоже скованная тем, что только что произошло, не в силах подняться.
Потом она, уже мягче, поставила меня на ноги и сказала:
- За мной. Быстро.
Мы пошли в кабинет смотрительницы – я поняла это, когда, миновав вход в тюряжку, бывший на первом этаже, мы отправились выше, в покои смотрительницы Моргрейн.
***
Кабинет смотрительницы был богаче, чем все наши дортуары вместе взятые. Под ногами здесь был не ледяной камень, а мягкий ковёр. Стол, новый, и огромный стул, наверное, очень удобный – госпожа Моргрейн казалась задремавшей на нём. Её огромное тело постоянно подёргивалось в тиках, как студень. Белёсое лицо и белые волосы, бледные одежды – она выглядела как полная луна.
- Что это, Лесли? Почему меня беспокоят, Лесли? – спросила она грудным бессмысленным голосом.
Паника, ушедшая было из меня вместе с порывом ветра, начала возвращаться. Сначала, раньше, чем она пришла в голову, мелко затряслись колени.
- Девочка нарушала правила, и воспитательница привела её для беседы, - сказала Пайсон, сидевшая тут же, за секретарским столом, затянутая в синее и зелёное, похожая на заточенный нож. – Я правильно говорю, Лесли?
- Если нарушает правила – ей самое место в карцере, - своим глубоким, похожим на пудинг, голосом, проговорила госпожа Моргрейн.
Я почти не могла устоять на месте. Дрожь перебиралась в живот. Я смутно ощущала, что случилось непоправимое. Избегая смотреть в глаза всем трём женщинам – я боялась, что не выдержу, если встречусь с ними взглядом, - я шарила глазами по комнате. Хоть какой-то намёк на то, зачем я здесь. Тюряжка уже начинала казаться мне благословением, когда я увидела за спиной госпожи Моргрейн, в шкафу, медную шкатулку с травлением.
Жемчужины.
- Да, я хотела это сделать, - смялась воспитательница, - но… Но мне нужно обсудить с вами несколько вопросов. С вашего позволения. Это касается порчи.
- Отведите девочку в карцер, - предложила нож-Пайсон, слегка изменившись в лице, - ей незачем это слушать.
- Да, - кивнула воспитательница, окончательно смешавшись.
«Всё-таки тюряжка», - подумала я, но напряжение не спало. Хотелось мне или нет, но я только что сделала что-то. Что-то, возможно, связанное с нашим вчерашним с Деборой разговором… Но как? Что произошло? Был ли то простой ветер, или то самое умение ведьмы? И если это было умение ведьмы, от которого меня так упорно отучивали… Значит ли это, что мне конец? Что же впереди?
Эти и ещё сотни вопросов ринулись в мою голову, и ноги начали подкашиваться.
Вдруг раздался оглушительный треск, за ним – крик, густой, как пудинг. Когда я повернулась, госпожа Моргрейн валялась на полу среди щепок, а секретарь Пайсон, бросившись к окну, кричала:
- Держите! Держите её! Срочно! Лесли!
Воспитательница выбежала. Секретарь попыталась поднять смотрительницу Моргрейн, но куда ей! Она бросилась за подмогой. Смотрительница лежала на спине, вяло двигая ногами, и казалась совсем бессмысленной – она была без сознания. Ноги сами подтолкнули меня к шкафу.
Я распахнула створку и дёрнула крышку – ларец заперт. Бросилась к Моргрейн. Ключа нет. В коридоре уже слышался топот, я бегло осмотрела кабинет, кровь в ушах стучала громче наружного шума. Бронзовый ключ лежал на столе Пайсон. Я схватила его, отперла ларец и запустила туда руку, среди тысяч прохладных жемчужин одна обожгла мне руку – я хотела зачерпнуть горсть, чтобы вернуть память многим, но в ладонь скользнула одна, горячая.
И вдруг увидела, что госпожа Моргрейн открыла свои чёрные глаза.
Она смотрела прямо на меня. Она всё видела.
Я с силой захлопнула ларец, забыла ключ в скважине и машинально зажала жемчужину в кулаке. В кабинет ворвалась Пайсон с армией воспитательниц – здесь были надсмотрщицы однёрок, двоек, шестёрок, четвёрок – весь пансион.