- Девочку в карцер, - бросила женщина-нож, - остальные помогите поднять госпожу Моргрейн.
Вышла какая-то женщина и увела меня. Я молча и быстро шла за ней, с остывающей кровью, замедляющей ход.
Жемчужина была у меня.
На смену паническому, почти истерическому действию, приходило полное усталое оцепенение.
Глава 6. Последний сон
Холод пронизывал меня до костей, а где-то в дальнем углу шелестели крысы.
Я знала, что в одной из стенных трещин тюряжки особо сердобольные узницы прячут конфеты для будущих сиделиц. Пошарила – пусто. А меж тем прошло уже долгое время – в полной темноте, наполненной лишь далёким шумом воды в трубах и шелестом крыс я не могла сказать точно, сколько. Я не получила завтрак, скорее всего пропустила обед, и теперь меня мучали и голод, и холод.
Я лежала в глухих недрах пансиона, и там, снаружи, что-то происходило.
Стоило волноваться о том, что происходило снаружи, стоило подумать о том, что я наделала, и что наделала тень за окном, которую бросилась ловить воспитательница Лесли. Но я не могла. Меня укрывала сонливость.
Чувства словно перегорели, - с вялым изумлением думала я, лежа на левом боку и пытаясь таким образом согреть правый. После выхода из кабинета смотрительницы я больше не паниковала. Вся паника была пережита до этого. Сейчас была только усталость.
И, хоть был день, я заснула. Холод пробирал мой левый бок, я чувствовала его даже во сне. Левую часть тела овевало ледяным ветром. Я стояла среди длинных занавесей тумана, и за ними что-то жило.
По-другому это и не опишешь. Оно просто жило – я чувствовала его присутствие, как если бы находилась в комнате с неспокойно дремлющим человеком. Я почти была готова услышать его дыхание – но вместо этого услышала хлопанье крыльев.
Она вылетела на меня из тумана и клюнула в нос. Раздался плач ребёнка. Я думала, что плачет птица, но птица лишь сказала:
- Марни, найди великую мать.
- Я её не знаю.
Туман заколебался, завесы судорожно дёрнулись, и на секунду – лишь на секунду я увидела очертания великой скалы и дома, где уже побывала во своих снах.
- Она там?
- Марни, найди великую мать, - сказала птица.
Она лежала на камнях, и кругом меня поднималась её кровь. Кровь, колыхающаяся, как полы чёрного плаща. Мы шли куда-то по коридору, когда кругом лопнули стёкла. Знакомый запах ударил в нос. Плащ окутал меня, глухо, как сквозь воду донеслось:
- Марни, сторонись!
Но мне некуда было бежать, я была окружена этим плащом, охвачена, оцеплена. Всё кругом было черно. Я не сразу поняла, что лежу, открыв глаза, и вижу кругом абсолютную черноту карцера.
Мой сон, последний из череды странных снов, окончился, и я ясно чувствовала, что он был заключительным. Больше за всю жизнь я снов не видела. Все они стали топливом для моих кошмаров, а кошмары воплотились в жизнь.
Переход ото сна к яви был так незаметен, что я не сразу поняла – у меня на груди сидела крыса. Я не видела её, но чувствовала вес зверька. Я села, и крыса одним прыжком сбежала в свой угол. Запоздалое омерзение заставило меня дёрнуться и судорожно потереть осквернённое платье.
Со сна я не совсем понимала происходящее. Голова плыла. И вдруг раздался скрип двери. На пороге стояла наша воспитательница.
Все страхи вернулись ко мне разом. Я вспомнила глаза госпожи Моргрейн, следящие за мной, и поняла, что меня уличили в воровстве. Какое за это всё наказание? Точно не меньше изгнания.
Но воспитательница лишь сказала:
- Возвращаемся в дортуар.
***
В дортуаре был бесшумный хаос, лишь на минуту, ради вхождения воспитательницы, приостановленный. Как только старшая вышла, Мэг спрыгнула с кровати и ожесточённо зашептала:
- Ты что натворила? Нас загоняли по делам!
- Бедненькая, - ответила ей с кровати Жизель.
- А потом всех вдруг согнали по комнатам, пересчитали и запретили выходить, - сделала страшные глаза Мэри.
- Это из-за тебя? – деловито уточнила Жизель.
- Не знаю. Может быть, - я рассказала про то, как меня повели к смотрительнице, опустив эпизод с кражей жемчужины.