***
– Да я говорю, новенький. Две пятёрки увидели его с чердака. Бросил зелень на ступеньки, да как драпанул! Как от пожара! А сам такой хорошенький… С веснушками, – Мэг сплетница подобрала коленки к подбородку. Она обращалась ко всем и одновременно ни к кому – все в темноте занимались своими делами.
– Чё? – с характерным акцентом вопрошает Джули, – чё, хорошенький?
Я уплываю вдаль на волнах. Так всегда перед тем, как я засну. Во сне можно увидеть цветы. Я засыпаю. Я ухожу. Я уплываю.
– Тш-ш! – сказала Жизель откуда-то из темноты.
– Отвали, – отмахнулась Мэг, зная, что сейчас Жизель драться не полезет – побоится шуметь. Один слишком громкий звук, и наказание ждёт всю комнату. Ночные бдения у нас строго запрещены.
– Я тебе вырву косы завтра, – пообещала наша красавица откуда-то и замолчала. В короткой тишине было слышно, как Дора грызёт какую-то дрянь, и Сесиль переворачивает страницы запрещённого «Монте-Кристо», сидя на подоконнике в лунном свете.
– Почему стирку участили? – мимоходом поинтересовалась Берен, сидевшая в кровати с Шарлоттой – они играли в «двадцать одно» засаленной колодой. Никто из нас не знал правил, поэтому они, подражая воспитательницам, вытаскивали из своих стопок случайные карты.
– В деревне тиф! – с готовностью отозвалась Мэг, – боятся, небось, что мы тут все заразимся.
– Эти? Боятся? За нас? – спросила из-под одеяла Берен. – Если бы хоть тень заразы была за сотню миль кругом, они бы первыми сбежали с чемоданами.
– Заткнулись! – требовательно прошептала Жизель, – Лиза хочет спать.
– Пожалуйста, – неуверенно добавила Лиза из глубины комнаты, светящаяся от собственной бледности.
– Ты ещё позови воспитательницу, – дразнясь, высунула язык Мэг.
Жизель сказала одно из слов, которое говорили дровянщики, выгружая поленницу на наш задний двор.
– Какое неприличие для леди, – сказала Мэри, проснувшись от этого, как от звонка к подъёму.
– И что сделаешь? Позовёшь воспитательницу? – вызывающе сказала Жизель.
– Ага! Повторяешься! – победоносным шёпотом воскликнула Мэг.
– Шаги! – шикнула Елена, которая стояла на страже.
Все замерли. В тишине стало слышно, что в коридоре действительно шаги, эхо отражалось от голых стен, и мы все узнали тяжёлую походку воспитательницы. Ни звука не раздалось в дортуаре, когда она остановилась возле нашей двери и медленно приоткрыла её. Тонкая полоска света осветила внутренности дортуара, и я сквозь ресницы увидела, как очевидно заметна Берен, замершая за подушкой Шарлотты.
Но наша подслеповатая воспитательница не увидела. Прошло несколько секунд, и она закрыла дверь. Шаги начали удаляться. Я расслабилась. Мне снова начало казаться, что я уплываю, покачиваясь на воде.
– Мне сказали, что незабудки означают встречу. Девятки и десятки. Коридор на третьем этаже, заброшенный класс.
Многие про это говорят. Нам нельзя собираться. Тем более ночью. Тем более, чтоб гадать. И они всё равно идут. Подвязывают юбки на манер штанов, чтобы не запнуться. Я всегда хотела присоединиться к этим теням. Незабудки, значит, встреча. Но на подоконниках бывали и другие знаки: ягода, снежки, дубовые ветки, листья и жёлуди. Жительницы пансиона очень изобретательны по той части, когда нужно нарушить правила.
– Чё они там делают? Там призрак пианистки.
– Какой пианистки? У нас отродясь пианино тут не было. И призраков не бывает. Ты бы поостереглась о них говорить, а то выпорют.
– Так чё они там делают?
– Гадают!
– Тш-ш!
– Отстань! Девочки, давайте не будем спать всю ночь? Давайте? Ну пожалуйста, давайте! Ну давайте. Всё, решено!
– Заткнись, заткнись, заткнись!
– …играет в полнолуние…
– Сесиль, убери… потом…
– …зание. Пороли и не давали ки…
– …лез…
Я утонула во сне, но ещё этого не понимала. А потом появились прекрасные дикие скалы.
Под ногами альпийские лужайки и водопады. Кругом облака. Ветер завывает кругом, подгоняет вперёд. Я побежала вперёд по знакомой дороге. Небо ухнуло на меня, перенасыщенное кислородом, без намёка на затхлость.