– Долго копались, Марни. Много книг рассмотрели? Надо бы вас наказать.
Я отдала ей «Телеграф», и она передала его для чтений Джули, потом Мэри, и так далее. Но я не слышала и слова. Во мне слишком много всего происходило. Страх поглощал меня целиком, когда я представляла своё изгнание, но тут же отступал перед нервным восхищением. Передо мной открывалась тайная подоплёка пансиона. Я ещё не знала, о чём таком «всём» мне хочет рассказать Дебора, но чувствовала в этом тайну, уходящую корнями глубоко в некие скрытые причины, в моё прошлое, в историю пансиона – может даже в историю мира. Так далеко заносил меня восторг.
Сны мне больше не снились, словно выполнив свою миссию, они исчезли насовсем. Позднее я поняла, что так оно и было.
Глава 4. Время весны
Зима умерла, и мы о ней не жалели. Весна просушила уличную грязь и очистила небо. На дубах, полумёртвых от холода, родились почки. Лиза болела в лазарете, и Жизель влезала туда через окно, принося с собой грязь и букеты молодых веток – все узнали об этом, когда её поймали, и на день отправили в тюряжку. Мэг, когда её ставили мести ступени, флиртовала с зеленщиком: он должен был взять наше вязанье и латунные ложки и принести с ярмарки конфеты, книжки, гребни и бумагу. Шарлотта и Берен уговорили её забрать карты, клетчатый шарф и шпильки, и доставить стеклянные броши. Сесиль дочитала свой роман, её всё чаще истязали за внезапные рисунки. Даже Мэри, обычно тугая на ухо, не могла спать по ночам и перечитывала переписанную от руки героическую поэму «Без названия».
Весна… Весна никогда ничего мне не обещала, но я всегда её ждала и радовалась её приходу. А сейчас она обещала мне тайну – двойной повод для радости.
Солома появилась на окнах в день, когда зазеленели все дубы. Я легла, не раздеваясь, даже не снимая передника. Далеко за полночь Жизель отперла мне окно толстой проволокой, как отпирала окна лазарета, и я выбралась наружу, и пошла в третий угол, самый дальний, самый глухой.
Мне было страшно, много раз хотелось повернуть назад. Луна светила в спину и казалось, что на меня смотрят глаза всех воспитательниц. Потом я вошла в тень, стало легче дышать.
Дебора восседала на сплетённых корнях двух дубов, в одной тонкой ночнушке.
- Я думала, вы собираетесь в классе на третьем этаже, - сказала я, приблизившись к ней. – Там, где призрак пианистки.
- Класс? Нет. Там собираются чтицы. Трактуют карты, читают книги, делают важный вид.
Она достала из-за пазухи мой кулёк с карамелью и захрустела им. Я смолчала, хоть некогда и выменяла его за нотный сборник и зелёные нитки.
- Таро – дурь. Выдумка простых смертных, причём относительно поздняя.
Вот это было уже новое. Я могла лишь удивлённо хлопать глазами. Тайны оказались совсем не такими, как я ожидала.
- Тогда почему ты послала мне карту?
- Для эффекта. Ты вспомнила что-то ещё?
Я, заминаясь, рассказала ей про сны. Дебора кивнула:
- Остатки воспоминаний. Я правильно понимаю, что лет до пяти ты ничего не помнишь?
Дождавшись моего кивка, она продолжала:
- И не должна. Они сделали всё, чтобы это стереть. Уничтожить твоё прошлое, чтобы о нём никто уже не узнал. Они делают это со всеми, и у них неплохо получается. Заставить ведьм забыть о том, что они ведьмы, нужно постараться, правда?
Ведьмы.
Слово прозвучало, как крик, и казалось, его услышали все кругом, и даже деревья кругом нас ужаснулись ему.
Ведьмы. Ведьмы. Какое страшное слово. Не помню его, но знаю, что страшное. За него наказывают даже не изгнанием, а… чем? Смертью? Очень может быть. И где я слышала его раньше? Дебора увидела смятение на моём лице и засмеялась.
– Я вспомнила, где слышала про ведьм, – выпалила я, – видела в газете. Где-то погибло много людей из-за этих ведьм.
- Ложь, - жёстко сказала Дебора, - не из-за ведьм погибают люди, а наоборот. Я видела костры, и реки крови, и столько ужаса, что, кажется, сошла с ума.
Я посмотрела на её глаза, сверкающие над чернотой, подумала, что ей и не кажется – она и в самом деле сумасшедшая.