Какого хрена мы делали?
Какого хрена делал я?
Как я вообще сюда попал? Заботясь о том, ела ли эта женщина со мной или нет. Заботясь о том, спала ли эта женщина со мной или нет.
Мне было не все равно, потому что внезапно она ощущалась жизненно важной для меня. Как спасительная благодать с глазами, излучающими небесный свет, и ядоточивым языком, которая имела надо мной опасную власть. Ее присутствие смягчало мою настороженность, словно колыбельная, но ее характер, ее стержень заставляли меня ей доверять.
Я доверял ей.
Всецело.
Даже несмотря на то, что она чертовски ненавидела даже мысль обо мне в этот самый момент времени.
Я доверял этой женщине.
Что, черт возьми, я с собой сотворил?
Мешок с костями, без сердца, но она все еще хотела меня таким, какой я есть. Она ненавидела то, что приняла меня. Она ненавидела то, что любила меня без всяких ожиданий. Она любила меня, несмотря на то, что, по ее мнению, я делал неправильно.
Ее любовь придавила ее ненависть, поставила на колени, заставив мою жену кричать от гнева, прежде чем она простила, а затем взмолилась о пощаде.
Она любит меня.
Я украл ее сердце, по-настоящему не понимая последствий того, что я действительно претендую на такое сердце, как у нее.
В этом смысле любовь была подобна смерти. У нас не было возможности принять обоюдное решение.
Осознание этого вызвало шок в моей груди и вырвало меня из вихря моих мыслей. Я моргнул, осознав, как пристально я на нее смотрел. Мне следовало бы одернуть себя от того, чтобы сделать это снова, не позволить Кили полностью поглотить меня.
— Келли, — сказала она, огрызаясь. Жар переместился с ее шеи, окрашивая щеки. — Выражение твоего лица.
— Я для тебя отнюдь не открытая книга, — сказал я, хотя знал, что все с точностью наоборот.
Как чертовски опасно — даже мой старик не мог читать то, что было написано у меня на лице. Мой близнец. Он был единственным, для кого я был раскрытой книгой.
Она прищурилась, тыкая в меня, водя пальцем слева направо.
— Очень даже открытая. И мне не нравится то, что я почувствовала после.
Затем она погрозила мне пальцем, как будто я был непослушным ублюдком.
— Просвети заблудших.
— Ты кое-что понял.
— И что?
Она приложила руку к шее, вероятно, чтобы охладить жар.
— Я достаточно взрослая, чтобы признать, что знаю, что это значит, но я отказываюсь говорить об этом. Потому что это… — она провела рукой между нами, — это то, что есть. Я думала, что то, что есть между нами, куда-то приведет, но я ошибалась. Чертовски ошибалась.
Я указал ей за спину, в сторону главной комнаты.
— Твоя комната.
— Я не буду с тобой спать.
— Я собираюсь занять другую комнату.
Она постояла там с минуту, уставившись на меня, ожидая, поэтому я взял ее сумку и свой чемодан, прошел мимо нее, оставив ее сумку у двери спальни.
— Будь готова к восьми, — сказал я. — Ужин.
— Я устала, — сказала она.
— Я подожду.
• • •
Она была готова ровно к восьми.
Я сомневался, что Кили была голодна, только пытаясь доказать, что я ошибаюсь, если предполагал, что она заставит меня ждать до рассвета, чтобы поужинать.
Она уставилась на меня, а я уставился на нее.
Кили была одета во все черное, и цветом своих волос она напомнила мне пожар посреди ночи. А эти небесно-голубые глаза… мои небеса были окрашены красным.
— Не важно, сколько ты на меня будешь так пялиться, я не поддамся на это, Келли.
Она заправила непослушную прядь за ухо, на мгновение ее обручальное кольцо блеснуло на пальце. Указательным пальцем она вытерла уголок глаза. Затем снова посмотрела на меня.
— Пустая трата времени.
— Тратить его на меня, — произнес я.
— Нет. — Она покачала головой. — На то, что между нами — надежда на то, что наши отношения могут развиться. Я принимаю тебя. Это. Таким, какой ты есть. Потому что, хочешь верь, хочешь нет, но какое-то время мне казалось, что все идеально. Как и должно было быть. Даже с учетом тех поганых обстоятельств, которые привели тебя ко мне. — Она коснулась точки пульса у себя на шее. — Но когда я смотрю на Сиси и Райана, то с чистой совестью не могу согласиться с тем, что добавляю яд в то чистое, что еще может быть. Не в таком виде. Не тогда, когда речь идет о моих родных.
Прежде чем я успел что-то сказать или она снова увидела правду на моем лице, она вихрем пронеслась мимо меня. Ее обычный аромат смелой девочки изменился. Теперь он стал металлическим.