Ну, а раз приказано, чего не поусердствовать?
И, навалившись на пышное Люськино бедро — она была заметно полнее Светки,
— он пустил обе ладони в дерзкую и жадную прогулку по всем тем местам, которые только на принципиальных схемах бывают одинаковы, а на конкретных объектах обычно здорово различаются.
— О-о-о, — простонала Люська, когда его руки прошлись по бокам, подмышкам, шее, проехались по животу, подкатились под попу. И все это было куда мягче, нежнее, пышнее, ласковей, чем у его первой женщины. Сейчас он уже знал — вот эта будет второй, и первая, как это ни странно, сама этого хочет.
Более того, Светка терлась то о Люську, то о Никиту шепча всякие стыдные и похабные словечки.
— Замучаете вы меня… — выдохнула Люська. — Не могу больше… Берите!
И она откинула голову, закрыла глаза. Все тело ее била легкая дрожь.
Когда Никита, улегшись на Люську, трепещущую, будто невинная девица, вжался в нее мощным, но нежным и бережным движением и глубоко ушел плотью в это истомившееся тело, Люська тихо охнула и слегка дернулась, вяло положив ладони на Никитины лопатки. А Светка, будучи в буквальном смысле сбоку-припеку, испустила такой сладкий стон, словно Никита был с ней… Возможно, она и вправду разрядилась, потому что на некоторое время успокоилась и умолкла, уткнулась лицом Никите в плечо и только изредка проводила левой ладонью по его спине, а правой поглаживала Люську по гладкому плечику. Никита тоже непроизвольно обнял сразу обеих, а потом ощутил на Светкиной спине и Люськину руку.
— У-у-о-ах! — Люся судорожно стиснула Никиту в объятиях, обдала его жаром.
— О-о-ой, Валечка!
Тут Никита понял, что все эти несколько минут Люська отдавалась не ему, а покойному Балясину, воображая, что это Валентин. Другой бы мужик и обиделся, но Никите это было по фигу — он эту Люську сто лет не жаждал, в любви ей не признавался. И то наслаждение, которое в нем уже начинало заниматься, угасло.
Тем более что Люська уже расслабила объятия и лежала совершенно безучастно. Но на расстоянии вытянутой руки азартно хрипела Светка. И, не долго думая, Никита перебрался к ней, сразу же страстно схватившей его в крепкие кольца рук и ног, закачавшейся, забесившейся под ним со сладострастными взвизгами… И хотя после Люськи Светка казалась более жесткой, мускулистой, резкой, жадной и грубоватой, страсть вновь разгорелась с удвоенной силой. Впрочем, Булочка была уже настолько горяченькой, что всего нескольких рывков хватило, чтоб и она вспыхнула. Но и Никите ждать было недолго…
После этого немного полежали рядышком, а потом выяснилось, что Люська умиротворенно похрапывает.
— Ну, пошли! — прошептала Светка. — Не будем мешать бедненькой.
Они тихо, не потревожив спящую, покинули номер, заперли его снаружи и вернулись в свой.
Никита привалился к стенке и стал засыпать. А Светка подошла к телефону:
— Ну как там? Хорошо. Меня не будите, Петрович в курсе.
Должно быть, то, что ей сообщили, Булочке понравилось. Она залезла к Никите под одеяло, прижалась к нему теплой спиной и пробормотала уже сонным голоском:
— Пусть Хрестный умоется…
ВТОРОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
На сей раз Никита проснулся не сам по себе, а потому что его разбудила Светка. Одета она была по-деловому, так же, как и вчера, в тот же кожаный жакет, черную водолазку с кулоном-черепушкой, облегающие брючки и сапожки.
— Вставай, вставай, порточки одевай! — пропела она на мотив пионерского горна, бесцеремонно тормоша Никиту за плечо. — Так всю жизнь проспишь, соня!
Никита огляделся, пытясь понять, что тут в номере изменилось. На столе и креслах откуда-то взялось множество всякого рода ранее отсутствовавших вещей.
Какие-то коробки с фирменными этикетками, перевязанные бечевками пухлые свертки, пластиковые пакеты.
— Вот тебе пока нижнее белье и шлепанцы, — бросив на табурет свежие трусы и майку, объявила Булка. — Бритва тут есть, все прочее — тоже. Жду через десять минут.
Ничего, — сказала Светка, когда он явился пред ее светлые очи, — сойдет для сельской местности. Теперь одевай вот эту рубашку и этот костюмчик.
Вещички, видимо, возникли из тех самых пакетов, которые появились в комнате утром.
— Более менее, — произнесла Булочка, повертев Никиту и рассмотрев с разных сторон. — Смотришься, смотришься, красавчик ты мой. Теперь сходим наверх, сфотографируешься.