Но нам так не повезло, как модулям посёлка. Скребя трясущимися пальцами по лицу и срывая нейрочип, я ещё увидел, как МОУ, кружа, затягивает вглубь планеты. Перед глазами застыла картина нашего нескончаемого падения, а слух сверлил бесконечный звук.
А затем я осознал, что лежу, пристёгнутый к полке, рядом сидит Даша и гладит меня по щеке, устроив мою голову у себя на коленках. Тут же стоял встревоженный Хрулёв, сжимая в кулаке нейрочип.
Я машинально провёл пальцами за ухом.
– Я его сняла, – сказала Даша. – Успела, к счастью. Ты! – вдруг рявкнула она. – Экспериментатор марсианский! Думаешь, я своему мужику помереть дам? И не надейся! – Она вдруг всхлипнула и, отвернувшись, соскочила с дивана, скинув мою голову с колен. Шагнула к пульту, но сразу вернулась, наклонилась и поцеловала. – Не делай так больше!
– Даша, давай сюда! – позвал её Лен.
Я только сейчас обратил внимание, что корпус МОУ сотрясает дрожь нескончаемых вакуум-выхлопов. Столь беспрерывная работа М-генератора используется при бешеных ветрах, как в верхней атмосфере Юпитера, где скорость их достигает 100 метров в секунду, не говоря уж о давлении больше 20 атмосфер и прочих радостях в виде температуры в 900 кельвинов. Или при работах на выносных меркурианских гелиостанциях вокруг нашего светила.
– Как ты? – спросила Даша, прежде чем отойти к начальству.
– В порядке. – Говорить было трудно, словно не пользовался голосом долгое время. Будто голосовые связки одеревенели. – Надолго я отключился.
– Минут двадцать тут летим, – ответил Хрулёв. Дарья уже устраивалась в кресле пилота.
Интересно, а у меня картина в голове только сейчас сменилась. И как такое возможно? Чтобы глаз не принимал поступающую извне информацию, а застыл на одном полученном виде. Как стоп-кадр.
Я перевёл взгляд на экран наружного обзора.
Такого просто не могло быть. Разумеется, в толще земли есть пустоты и достаточно большие, те же полости карстовых пещер, например. Но встретить под землёй многокилометровый участок пустоты под проросшей сквозь почву марпоникой. Да и какой это участок? С другой стороны, конечно, и океан можно назвать местом для хранения воды.
Плоское небо – небесная твердь – над головой и пустота под ним. Она тянулась во все стороны прозрачными километрами неохватного взглядом пространства. А снизу, параллельно небесной тверди, словно отображался её двойник, твердь земная. Точнее, подземная. Такая же плоская и неохватная, как и сверху. И их постоянно пронизывали зарницы: верхнюю – ярко-белые, нижнюю – приглушённо-багровые. Отблески невидимых бурь в глубине.
Постепенно зарницы подобрались из глубины к краям, высветив белым цветом всю небесную плоскость и багровым – нижнюю. И они не остановились: сверху начали падать раскручивающиеся плети свитого белого света. Всё это, если не брать белизну, очень напомнило прорастание побегов марпоники при ускоренной прокрутки отснятого видео. А снизу навстречу им потянулись тупые багровые вздутия-волны.
Они соединились. Багрово-белый свет сменился ослепительно-яркими длинными разрядами, непрерывно змеящимися по всему соединенному объёму, теперь уже не пустоты – энергетической сети одинаковых ячеек из таких же энергоразрядов. Они вспыхивали и гасли, чтобы снова вспыхнуть; некоторые не вспыхивали и висели в сети слабо пульсирующими чёрными клетками, прахом пустоты. И их становилось больше и больше, пока вся эта сеть не превратилась в объём мёртвого праха и не растворилась во вновь раскатившейся пустоте под концами-отростками побегов марпоники.
– И где это мы?.. – пробормотал, чисто риторически.
– В Марсе, – это Хрулёв. – Под поверхностью.
– Ты уверен? Всё-таки зондирование Марса происходит непрерывно всеми мыслимыми и немыслимыми способами. И подобную полость наверняка бы заметили.
– Если только она не возникла в последние часы, – парировал скептик.
– Слишком большая, – не согласился я. – Времени бы потребовалось – не счесть. Молчу уж о сдвижках коры планеты.
– Хочешь сказать, что это не Марс? Тогда что? Точнее, где? И как выбраться?
– Хм…а вообще, прикидывали относительно наземных координат, где мы?
– А как же! По кругу летаем. Под посёлком. С километровым радиусом.
– А центр?
– Любуйся! – Сергей пальцем указал в нижнюю левую часть экрана.
Там то увеличивалось, то сжималось бледно-зелёное овальное пятно метров 100 в поперечнике, судя по цифрам. И, судя по тем же цифрам, пятно являлось шарообразной субстанцией, настолько сложной, что электроника МОУ не могла спрогнозировать просчёты для отдельно выделенной 3-D картинки.
Рядом висело окно с транслируемым оптическим изображением. Невооружённому глазу пятно представлялось чем-то вроде медузы с короткими щупальцами. Она как бы ощетинивалась ими на короткий миг и успокаивалась. Очень похоже на ропалии земных сцифоидных[8].
Мне показалось, что при каждом таком «ощетинивании» псевдоропалии втягивают в центр «медузы» на краткий миг застывающие красные линейные проблески, после чего ослепительные разряды делаются чуть темнее.
– Фризлайт[9], – пробормотал Хрулёв.
– Думаешь?
– Не знаю. Но туда рушится прорва энергии. Откуда только берётся?
– Связь есть?
– Смеёшься? Поражаюсь, как модуль-то выдерживает. Тут такая смесь энергии, что она скручивается в топологические объекты, будто в гравитационном коллапсе.
– Это как? – не понял я.
Сергей снова провёл пальцем по выделенной светопанели, очерчивая сраставшиеся пряди бледно-зелёные корней марпоники с тянувшимися навстречу им снизу красными сполохами. Соединяясь, они втягивались в «медузу», застывая на миг непонятными абстракциями.
– Уйти не пробовали?
– Не получается, – выдохнул Лен. – Нас и так с каждым кругом затягивает ближе.
Я сглотнул.
– Назовите меня чокнутым, но мне кажется, что это пятно делит материю на кванты времени и поглощает их.
– Откуда ты это взял? – удивился Лен. – И почему именно хрононы, а не фотоны или кварки?
– Ты что-то почувствовал, да, Илай? – спросила Даша.
Я кинул.
– Почувствовал. По-моему, это я затормозил наш переход в хронон. И предлагаю нырнуть внутрь, пока есть свобода выбора.
– И зачем? – Судя по лицу Лена, ему и хотелось с головой окунуться в творившееся научное безобразие, и удерживала ответственность старшего по должности.
Я вновь прицепил нейрочип. Прислушался.
– Лен, времени у нас – пара вздохов. Поэтому, как дам отмашку, ныряйте в эту «медузу», иначе тут мы и…
Меня захлестнуло уже знакомое, но оттого не менее гнусное ощущение распухания, растворения и прочих сопутствующих прелестей.
– Давайте, – пробормотал, стараясь не отключиться.
МОУ скользнул к центру «медузы» сквозь псевдоропалии. На один долгий-долгий миг меня свела судорога, после чего последовал удар. По модулю. И по мне. По всему.
Одновременно внутри меня снова полыхнул клубок света, разбрасывая в окружившую пустоту тянущиеся в бесконечность пряди. Они тянули меня за собой, разрывая на миллиарды вопящих от боли кусочков и раскручивая в спирали галактик, потом застыли на длинный-длинный миг и погасли. Осколки моего «я», врастая друг в друга, стремительно, но не мгновенно, выпали из того непонятного «где» и «когда», куда растащили их нити света. На долю чего-то, имеющего отношение ко времени, и вместившей в себя существование всей вселенной, вдруг прорезался замысел сущности всего сущего в процессе его зарождения и дальнейшего продолжения. И всё погасло.
Кажется, у меня начинало входить в традицию очухиваться лёжа на полке с сидящей рядом Дашей.
И ощущение некоего дискомфорта. Голова болезненно гудела, место за ухом, где был врощен нейрочип, простреливало острой болью. Даша аккуратно промакивала то место чем-то прохладным и влажным, приятно пахнущим. Потом прекратила.