— При чем же здесь чужеземцы? — снова повторила Матоа. Ассор посинел от бешенства.
— Чужеземцы сумели войти в пределы Анта, а это подтверждает, что их знания велики. Нестойких убеждает один этот факт.
— Теперь понятно! — с нескрываемым презрением протянула Матоа.
Ирган наблюдал эту сцену, ничем не выражая своего отношения к спору, но еле заметная усмешка змеилась на его лице.
— Чего же ты хочешь? — в упор спросил он у Ассора.
— Святая церковь хочет, пока не поздно, поразить врага! выкрикнул тот. Его глаза горели огнем фанатической ненависти. — Если ударить внезапно — мы уничтожим очаги измены! И ты найдешь покой!..
— Элхаб неприкосновенен, — задумчиво произнес Ирган, — и этот закон создали боги!
— Мне нельзя здесь спорить, — вкрадчиво прошептал Ассор, — но от имени богов всегда вещала церковь. И ведь законом часто служит воля Владыки Анта…
— Искуситель! — воскликнула Матоа.
— Молчи, Матоа! — резко оборвал Ирган. — А ты вечно жаждешь крови, — бросил он Ассору. — Элхаб большой ученый!
— Умный и опасный враг! — в тон ему добавил великий жрец. — Но пусть живет… Нынче чужестранцы опасней втрое.
— Скажи ясней!
— Смерть! — произнес Ассор. — Их надо уничтожить.
— Зачем? — снова вмешалась Матоа.
— Иначе будет смута. Поверь, Ирган, пока они живут, нам не видеть покоя!..
— Я приказал держать их всегда под стражей, а ты должен был отвечать головой, — возразил Ирган. — Куда же ты смотрел?
— Ты поручил не церкви следить за ними, а дворцовой страже, — отпарировал Ассор. — Теперь их осталось только трое, и я их держу в своих руках. Прости меня, но это надежней. А если ты прикажешь — верней всего могила… Но торопись!
— Но ведь в твоих руках лишь трое.
— Отдай приказ — я пошлю войска. Через сутки связанный Элхаб, а с ним и остальные пришельцы предстанут перед тобой!
— Так ли? — насмешливо заметила Матоа. — Недавно я слыхала, как ваши храбрецы сражались: по десять против одного! И все же бойцы Элхаба погнали их назад. Троих пленников вы отбили, а где же остальные?
Старый жрец только бросил на нее свирепый взгляд и промолчал. Ирган поглядел на нее сурово.
— Что ты скажешь, Матоа? — спросил он.
— Я, как и прежде, утверждаю, что пришельцы опасны лишь в руках врага. Надо вернуть их всех, но сохранить для пользы государства… И берегись начинать войну с Элхабом, нельзя по прихоти жреца менять закон. Народ возбужден, одна неосторожность…
— Не доверяй жене, Ирган! — злобно прошипел Ассор. — Она не думает о государстве, а затаила в сердце суетные чувства…
Удар был нанесен опытной рукой.
— Что ты хочешь сказать, Ассор? — вскипел Ирган, ударяя кулаком по столу. — Второй раз я слышу какие-то намеки! Поберегись меня обманывать, а если знаешь правду, — говори!
Ассор задохнулся от ярости, но сдержался и сказал тихо:
— Изволь, я скажу всю правду!.. Один из чужеземцев строен и красив… Матоа молода!
Ирган поднялся, молча посмотрел на него, потом перевел взгляд на жену.
Матоа, прекрасная и в гневе, стояла как изваяние. Собрав всю силу воли, она выдержала этот пронизывающий взгляд, но Ирган понял. Судорога страдания исказила его лицо. Он бессильно опустился в кресло и замер, сжав голову руками.
Томительная пауза продолжалась недолго, Ирган овладел собой. Теперь в зале Совета снова сидел полновластный диктатор.
— Ты прав, Ассор, — он отчетливо выговаривал каждое слово, — ты трижды прав!.. Пришельцев необходимо уничтожить, но умно, без шума! А Элхаб неприкосновенен… Не нам менять закон. Пусть будет так, как я сказал!
Грузный и могучий, он встал из-за стола и, ни на кого не глядя, медленно вышел из зала. Ассор бросил на Матоа торжествующий взгляд и тоже направился к выходу. А Матоа, у которой внезапно заболело сердце, тихо опустилась в кресло и еще долго сидела неподвижно, с потухшими глазами.
Был третий час ночи. Мягкий синий свет ночника у изголовья выхватывал из мрака широкое ложе. Завеса была откинута, на шелковистых простынях лежала Матоа. Посреди большого супружеского ложа, одинокая и миниатюрная, она казалась совсем крохотной.
После всего, что произошло в зале Совета, она никак не могла уснуть и беспомощно металась по постели уже много часов. Бесконечная цепь тяжелых мыслей, сменявших одна другую, все не могла прерваться. Перед ее внутренним взором упорно возникал один и тот же образ. Она и хотела прогнать его, и в то же время не желала с ним расставаться.