Марсельцы

Мы сражались на берегах Рейна и в болотах Голландии, пока последний враг не покинул земель республики. Теперь, накануне переброски отряда в итальянскую армию, нам дали несколько дней отпуска и отдыха в Париже.

Но в этот день, 16 фрюктидора, я был назначен в наряд при гильотине, рубившей голову врагам республики.

Держа ружье на-караул, я стоял на эшафоте, возле самой «национальной бритвы». Взгляд мой блуждал по толпе зевак, тесным кольцом обступивших подножие эшафота. Телеги одна за другой подвозили на площадь все новые и новые партии приговоренных к смертной казни врагов народа — аристократов. Некоторые держали себя мужественно, были спокойны и даже веселы, словно их привезли на праздник. Другие были бледны — ни кровинки в лице; они шли, шатаясь, уже сейчас более мертвые, чем живые.

Я обратил внимание на телегу, в которой сидели трое приговоренных: один мужчина и две женщины. Когда эта телега подъехала к эшафоту, мужчина, поглядев на меня, вдруг отвернулся и низко опустил голову. Я пристально посмотрел на него, и внезапно вся кровь бросилась мне в голову: это был Сюрто! А женщины — маркиза д’Амбрен и Жакарас…

Вот приговоренные поднялись по лестнице… Трус Сюрто отступил назад, чтобы не проходить первым. Маркиза дрожала и читала молитвы. Жакарас хриплым голосом изрыгала проклятия. Но палачу некогда. Он схватил Сюрто и швырнул его под нож гильотины.

Я хотел напомнить Сюрто о всех его преступлениях, сказать ему, что он заслужил свою кару, но не мог выговорить ни слова. У меня только-только хватило сил указать пальцем на нависший над ним нож.

Все трое — Сюрто, маркиза и Жакарас — одновременно подняли глаза, и вдруг все вместе испустили крик ужаса. Да и сам я, содрогаясь, отступил…

Не вид ножа произвел такое впечатление. На перекладине гильотины черной краской было написано:

«АДЕЛИНА».