Коммунары улыбнулись.
Через неделю в кабинет вошел Миша Нарский. Совет командиров три месяца назад командировал его на шоферские курсы, которые он регулярно посещает и о которых каждый вечер отзывается с восторгом. Живет он в коммуне в одном из отрядов и болеет коммунарскими делами по-прежнему.
Миша Нарский ввел в кабинет Оршановича и Столяренко и сказал:
- Вот они, голубчики, видите?
Миша Нарский, несмотря на многие годы, проведенные в колонии Горького и в коммуне Дзержинского, остался прежним: чудаковатым, по-детски искренним, неладно одетым. Он по-прежнему причесывается только по выходным дням и лучшим украшением для человеческого лица считает машинное маслое. Он сейчас горд и от гордости на ногах не держится.
- В чем дело?
- Да вот вы их спросите...
- Ну, рассказывайте...
Оршанович грубовато отворачивается:
- А что я буду рассказывать? Я ничего не знаю.
Столяренко молчит.
- Видите, он не знает... А как пальто продавать, так он знает.
Полдесятка коммунаров, находившихся в кабинете, соскочили со стульев и окружили нас...
- Пальто? Что? Оршанович? Здорово...
Оршанович с недовольным видом усаживается на стул, но Миша сильной рукой металлиста берет его за воротник:
- Что? Ты еще будешь тут рассиживаться? Постоишь...
- Чего ты пристал? Чего ты пристал? Пальто какое-то...
- Ишь ты, какое-то... Смотрите... Субчик...
В кабинете уже не полдесятка коммунаров, а целая толпа, и кто#27........
10. И ТРАГЕДИИ И КОМЕДИИ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
11. ПРАЗДНИК
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пацаны бегают по всей лестнице - ужасно оживленные и храбрые, но только до дверей "громкого" клуба, а здесь хвосты поджали и тихонько, бочком пробираются в клуб мимо председателя Правления и еще тише салют:
- раст...
А потом все собрались и смотрят на гостя, глаз не сводят и молчат.
Правда, нужно сказать, что главные пацаньи силы в это время намазывались всеми возможными красками и наряжались в каморке за нашей сценой - готовились к постановке. Перский, на что уж человек изобретельный, а и тот "запарился":
- Да сколько вас играет?
- Ого, еще Колька придет, Шурка, две девчонки, Петька и Соколов, да еще ни один кустарь не гримировался, а кустарей трудно будет, правда ж?
Коммуна украшена: везде протянулись плакаты, столовая, сцена и бюст Дзержинского в живых цветах. Много потрудились художественная комиссиия. Много поработали и остальные. Все-таки наиболее поражает всех Миша Долинный, который со всей комиссией - человек двадцать, кажется, и праздника не видели - протолкались на дворе до часу ночи. Зато ни один гость не заблудился. На повороте к нашим тропинкам на белгородском шоссе стоял Мишин пикит и спрашивал публику:
- Вам в коммуну Дзержинского? Так сюда.
И указывал на линию огней, протянувшихся через лес и через поле до самой коммуны. Огни были сделаны самым разнообразным образом: здесь были и электрические фонари, и факелы, и разложенные на поворотах и трудных местах костры. Вся Мишина территория курилась дымом и пахла разными запахами наподобие украинского пекла.
Коммуна была тоже в огнях, а над главным входом в огненной рамке портрет Дзержинского.
В семь часов всех гостей пригласили в клуб, коммунары расположились под стенками. Когда все собрались, команда:
- Под знамя встать! Товарищи коммунары - салют!
Левшаков загремел салют. Может быть, читатели еще не знают, что такое знаменный салют коммунаров. Это наш сигнал на работу, обыкновенный будничный сигнал, который играется в коммуне два раза в день. Он оркестрован Левшаковым еще в 1926 году в колонии Горького и сейчас и у нас и у них является не только призывом к труду, но и салютным маршем, который мы играем, когда выносим наше знамя, когда проходим мимо ЦК партии, ВУЦИКа, когда встречаем очень дорого гостя и когда встречаемся в городе с колонией Горького...
Дежурный по коммуне идет впереди, подняв руку над головой, за ним знаменная бригада шестого отряда - три девочки. Шестой отряд уже второй месяц владеет знаменем. Гости стоя встречают наше знамя...
Началась торжественная часть. Нас приветсвовали с тремя годами работы, нам желали дальнейших успехов...
После торжественной части концерт оркестра. Левшаков сыграл гостям:
1. Марш Дзержинского - музыка Левшакова.
2. Торжество революции - увертюра.
3. Увертюра из "Кармен".
4. Кавказкие этюдф Ипполитова-Иванова.
5. Военный марш Шуберта.
Закончил он шуткой#28. Вышел к гостям и сказал:
- Быть хорошим капельмейстером очень трудное дело. Нужно иметь замечательное ухо, нельзя пропустить ни одной ошибки. Чуть кто сфальшивит, я сейчас же услышу, и поэтому я могу управлять оркестром, стоя к нему спиной. Вот послушайте.
Он обратился к музыкантам:
- Краснознаменный.
У музыкантов заволынили:
- Довольно уж.
- Уморились...
- Праздник так праздник, а то играй и играй...
- В самом деле...
У публики недоумение. Мало кто понял сразу, что здесь какой-то подвох. В зале отдельные замечания:
- Ого, дисциплинка!..
Левшаков стучит палочкой по пюпитру и говорит:
- Хочется в совете командиров разговаривать? Краснознаменный...
Наконец волынка в оркестре понемногу утихает и музыканты подносят мундштуки к губам. Раздается один из громких и веселых советских маршей. Левшаков дирижирует стоя спиной к оркестру. Но уже на третьем такте часть корнетов поднимается с мест, машет руками и уходит за кулисы. Марш продолжается, но за корнетами удаляются альты, тенора, волторны и так далее. Остаются: Волчок с первым корнетом, Грушев с басом, Петька Романов с пиколкой и барабаны... Левшаков продолжает дирижировать, стоя лицом к публике, и даже строит какие-то нежные рожи, показывающие, что он переживает музыку. Но вот убежал и Волчок, последний раз ухнул Грушев, наконец, и Петька пробирается в зал, пролезая под рукой Левшакова. Остался один Могилин на большом барабане. Только теперь рукой Левшакова. Остался рдин Могилин на большом барабане. Только теперь Левшаков "понимает", как его подвели музыканты, и сам убегает. "Булька" последний раз гремит барабаном и хохочет. Хохочет и публика, все довольны, что это простая шутка и что с дисциплиной у дзержинцев не так уж палохо.
Настало время и пацанам показать, к чему они так долго и так таинственно готовились. Оркестр, их союзник, усаживается в соседнем классе, из класса дверь дверь в зал открыта, и Левшаков уже с кем-то перемигивался у сцены.
Открывается занавес. В зале кто-то из коммунаров громко говорит:
- Ой, и вредные пацаны, дали им волю...
На сцене Филька в коммунарском парадном костюме. Он говорит:
- Сперва пойдет пролог#29.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Все гонят, все клянут меня#30,
Мучителей толпа,
Правителей несправедливых
И мальчиков неукротимых...
Безумным вы меня прославили всех хором
И от начальства до юнца
Покрыли детище мое позором.
Вы правы, тут не разберешь конца:
И строить вредно, и не строить плохо,
Построил вот, а теперь охай.
Я в Кисловодск теперь ездок,
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок...
Каре... Эй, Топчий, запрягай, пожайлуста, до автобуса...#31
Левенсон удаляется, а на сцену три пацана с фанфарами, играют какой-то сигнал и обьявляют, что феерия "Постройка стадиона" окончена.
Их место занимают три коммунарки в белых передниках и просят гостей ужинать, за их спиной Волчок играет наш призыв "все в столовую".
Гости расходятся только часам к двенадцати. Дежурные отряда коммунаров приступают к уборке всего здания, в кабинете делятся впечатлениями.
Соломон Борисович взбешен пацаньей проделкой: