— Ты, старая коряга, за сто верст слухи тащила?!
— Ты мне велел за Нуженалом следить. Про него все что хочешь спрашивай. А за Сурой я не бывала. Однако знала, что спросишь, и велела Мырзанаю туда Пакмана послать. Но не дождалась. Уж больно ты напугал меня вторым приказом. Если Акиз там—Пакман приедет.
— Скажи Мырзанаю: я ему за эту крепость на Суре голову оторву.
— Мы тебе доносили, могучий. Но тебя здесь не было — ты и Крым ездил, хана тоже не было.
- «Доносили, доносили»! Разве Мырзанай не мог людей, как раньше было, поднять, урусов развеять, леса им не давать?..
Передам твои слова.
Если Аказ жив — убить. Пусть в крепость людей подошлет, пусть наймет кого-нибудь, но голова Аказа должна быть у меня.
— Скажу. Эрви жива? Она тебе еще не надоела? Домой не думаешь прогнать?
— Ты считаешь, что пора?
— Ее суДьба будет схожа с моею. Натешатся — выгонят домой. А там ее не примут. И будет так же, как и я, до старости скитаться между своим илемом и Казанью.
— Сломать подкову можно,— сказал мурза.— Эрви живая...
— Неужто не смирилась?
- Такой упрямой я еще не видел.
Она тверда любовью,— сказала старуха после раздумья.— И ей вера помогает.
И хочу тебя просить — сумеешь сломить ее любовь и веру?
— Попробую. Этому меня учить не надо.
Тебя никто не видел в доме?
— Никто. Слуга прямо из повозки привел сюда.
Пойдем. Я тебе ее дверь покажу.
После приезда мурзы к Эрви стали относиться по-другому, служанка не ходила за ней по пятам, евнух разрешил ей одной бывать на дворе, подниматься на башню.
Сегодня Эрви долго стояла на башне, смотрела на Волгу, на прибрежные леса. Уходить в душную комнату не хотелось. Пришла Зульфи, принесла шаль.
Простудишься, госпожа. Все валидэ внизу, как бы тебя Не хватились.—Эрви молча спустилась по скрипучей лестнице, прошла в покои. Как тяжко было ей в этой мрачной, тесной комнате. Эрви попыталась отодвинуть створку окна, но она не поднималась.
Вдруг в дверь кто-то тихо постучал. Эрви прислушалась. Стук омгорился. Она подошла вплотную к двери, спросила осторожно:
Кто?
I - Эрви, омсам поч[11].
Если бы за дверью раздался удар грома, Эрви так не испугалась бы. Родная речь! За все месяцы, проведенные здесь, она впервые услышала слова на родном языке. И она узнала голос: это была старуха с Юнги. Дрожащими руками откинула крючок, приоткрыла дверь.
— Ты одна? К тебе никто не придет? А то мне — смерть.
Набросив крючок, Эрви осторожно прошла в темноту, ощупала
старуху.
— Не бойся. Я не пущу никого. Как ты сумела пройти?
— Подкупила стражу. Однажды я пыталась это сделать, но не смогла. В начале зимы...
— Я знаю. Иди сюда, под полог. Нас никто не услышит.
Эрви усадила старуху на лежанку, дернула за шнурок. Широкие края полога упали, накрыв обеих.
— Я добиралась к тебе две недели. Послал отец.
— Он жив, здоров?
— Старик плох. Когда умер Туга...
— Туга умер?
— В ту же ночь, как тебя увезли в Казань. С той поры твой отец заболел...
— А муж мой, Аказ?
— Аказ? А разве в прошлый мой приход тебе не передали?
— Ни слова. Я случайно узнала, что ты была...
— Аказа нет. Погиб.
— Ты лжешь, старуха!—Эрви толкнула Шемкуву обеими руками, старуха сползла с лежанки, потянула за собой полог. Он оборвался, накрыл обеих. Шемкува поднялась, сбросила с плеч ткань, прошипела:
— Я столько верст плелась по бездорожью, пробиралась через лесные чащи, чуть не утонула в болоте для того, чтобы ты назвала меня лгуньей. Я ухожу.
— Нет, не уходи. Не может быть... Аказ не умер!
— Так случилось. В тот день, когда тебя схватил Кучак, Аказ с друзьями кинулся за ним. В погоне он попал в плен к урусам. Наверно, ты не знаешь: на берегу Суры построена крепость. Ее назвали Васильсурск. Аказ работал там в цепях, он рыл потайной ход. Потом сбежал. Его поймали и... Русские измены не прощают.
— Не верю я тебе! Пойди прочь, колдунья!
— Спасибо и на этом. Прощай!
— Постой!
— Ни слова больше не скажу.
— Прости меня! Останься.
— Я ухожу. Я лгунья! Я...
— О юмо! Как мне поверить, что Аказа нет!—Эрви опустилась на колени около лежанки, уткнулась лицом в одеяло и заплакала. Шемкува склонилась над ней, как сова над пойманной мышью.
и ждала, когда Эрви поднимется. Она понимала, что достигла своего: в ее ложь поверили.
— Поплачь, поплачь. Слезы всегда приносят облегчение.
— Облегчение?—Эрви поднялась.— Нет я не буду лить слезы! Давай мне твое тряпье, я переоденусь и убегу. Сама все узнаю, но уж тогда — будь что будет. Снимай одежду!
— Это глупо и безрассудно. Дорогу в Нуженал пока забудь.
— Забыть?
— Пока. На время. Беда тебя ждет в родном илеме.
— Беда? Она и так рядом со мной.
— А об отце своем ты подумала, о людях наших подумала? Неужели я ради этой черной вести пришла к тебе? Мы считали, что ты о смерти Аказа знаешь давно. Я пришла передать тебе совет отца...
— Говори...
— Ты знаешь, кто сейчас Большой лужавуй?
— Откуда мне знать?
I Мырзанай. Пакман чалымским лужаем правит, а Мырынзай теперь всю власть над Горной стороной взял. Мурза у нас дивно не был, ты знаешь, он за Перекопом пропадает — Мырзанай что хочет, то и делает. И помешать ему некому. Аказ погиб, Туга умер, а Ковяж на его дочке женат. В округе все говорят, что ты сама к мурзе поехала. Пакман думает, что тебя сюда отец той послал, и они Боранчею дышать не дают. Лучшие земли твоего отца заняли, угодья для охоты отняли. И отец твой повелел сказать: уж если ты Аказу не досталась, если женой Пакмана быть не хочешь, а отдалась мурзе, то помоги отцу. Зачем то ты сама сладко ешь, мягко спишь, а об отце забыла?
— О чем ты говоришь? Я до сих пор верна Аказу!
— Забудь его, пригрей мурзу, затми его рассудок. Повиновеньем, нежностью его покори.
— Да ты в своем ли уме?
— Сперва дослушай. Настанет день, когда тебя мурза назовет женой...
— Пусть твой язык отсохнет. Седая, а ума не нажила!
— Пойми, весь Горный край тебе станет подвластным. И если ты захочешь, мурза сам к твоим ногам бросит Мырзаная. Его Никто не любит — все Большим лужавуем отца твоего назовут.
Тогда все простят, что ты сама пошла в постель мурзы. Другого пути теперь для тебя нет.
Нe зря говорят: нельзя до бесконечности натягивать тетиву. Нервы у Эрви все время как натянутая струна была. Но теперь вникла. Эрви села на скамью, опустила низко голову, задумалась, зачем ей жить, если Аказа нет? Куда стремиться, если дома ждет ее позор и смерть? Может, старуха права? Приехать домой сильной и властной, отомстить Мырзанаю, найти убийц Аказа. помочь отцу и народу.
— Что передать отцу? Говори скорее! Мне тут долго быть нельзя.
— Скажи — я сделаю, как он хочет. Мне теперь все равно.
— Давно бы так,— Шемкува погладила волосы Эрви, тихо вышла...
...Бикечи говорят: в гареме, в самых лучших комнатах живут самые худшие женщины. Это они о женах мурзы так говорят. Старшая жена мурзы Паху-бике давно на мужа махнула рукой — она стара. Ее взяли для мурзы из-за богатства. Он моложе ее был тогда на восемнадцать лет. Сейчас ей шестой десяток идет. Вторая валидэ, Джамиля, вся в молитвы ушла. Ходит из мечети в мечеть, аллаху предана. Ей все равно: есть у мурзы возлюбленная или нет. Четвертая жена, хоть и молода, но ленива и чревоугодница. Одна забота у нее: поесть сытно, поспать долго. Детей у нее нет, забот о муже — тоже.
Зато третья жена, Саида, сильно забеспокоилась, когда рядом с нею появилась Эрви. У Саиды четверо детей, все сыновья. Ей о наследстве надо думать. Саида следила за каждым шагом Эрви, и когда к той прошла Шемкува, сразу сообразила, что послал ее туда мурза. Саида вслед за Шемкувой подошла к двери, приникла ухом к щели. Саида поняла, зачем послана старуха. Если дикарку уговорит, будет она женой мурзы.