— Подкоп готов? Заноси свечи. Зажигай!
Акпарс передал одну свечу Мамлею, а сам с другой свечой спустился в штольню. Под землей было темно, однако Акпарс бежал по подкопу быстро—сколько раз тут хожено, каждый выступ знаком. Не доходя шагов десяти до горна с порохом, высек на трут искру, приставил к труту палочку из смолья, подул. Смола вспыхнула жирным язычком пламени, зажгла фитиль свечи. Штольня осветилась бледным светом, слева на стене, выгибаясь, заплясала тень. Акпарс шагнул в горно, подошел к бочке, открыл крышку. На черном, поблескивавшем от пламени свечи зелье лежал заранее приготовленный крестец. Акпарс взял его, накапал на середину сала, установил свечу. Подождав, пока сало остынет и укрепит свечу, осторожно поставил крестец на порох и выскочил из горна. В пяти шагах от зелья выбил подпорки, и штольня рухнула, плотно закупорив горно.
Царь уже ждал его. Акпарс вышел наружу и увидел, что Мамлей зажег свечу.
— Все сделано, великий государь. На порохе такая же свеча. Как догорит, и там огонь коснется зелья. И будет взрыв.
Из-за шатра выбежал Микеня, упал перед царем на колени.
— Государь, спаси! Гибнем, государь! Воевода Шереметьев просил уж ежели не царский, то Акпарсов полк в дело пустить. Подлогу надо!
Встань, сотник!—спокойно сказал Иван.—Беги к воеводе,
скажи: всему свое время. Пусть без меня обходится.
Микеня вытер с лица пот, пыль и копоть и бросился обратно. Не успел Микеня скрыться из виду, как с другой стороны выбежал воевода Микулинский.
— Иван Васильевич! Сил больше нет, и полчаса не минет, как ратники назад побегут! Пусти запасные полки, пусти, послушай меня, старого!
Иван глядел на язычок пламени догоравшей свечи и, не поворачиваясь к Микулинскому, проговорил:
— Время не приспело, воевода. Еще немного...—и махнул рукой в сторону битвы. Микулинский вскочил на коня, хлестнул его плеткой и скрылся за кустами. К царю подошел Сильвестр, их окружили воины из царской охраны, некоторые тысяцкие из запасных полков. Акпарс и Мамлей стояли сбоку. Все неотрывно глядели на свечу. Она оплыла, и фитиль, согнувшись, горел, широко пуская темную струю дыма по легкому ветерку. До конца оставалось полвершка, не более.
И снова около царя осадил коня посланный воеводы Курбского.
— Великий государь! Князь Курбский просит помощи! Татары вышибли нас из города! Ратники бегут. Брат князя, Семен Михайлович, тяжко ранен. Что воеводе передать повелишь?
Иван глянул на посланного, потом перевел взгляд на свечу.
— Мгновение дорого, великий государь!
— Замолкни, воин! Скачи, скажи воеводе, что царь с полками запасными немедля будет там. Скачи!
Умчался воин, расплылась свеча, и фитиль горел теперь на днище бочки, плавая в сале. Царь вскочил на пригорок и устремил взгляд в сторону крепости. Все в напряжении ждут взрыва. Но взрыва нет. Проходит минута, другая, третья... Вот прошло около десяти минут. Но нет взрыва!
Царь бледнеет, поворачивается к Акпарсу—и все видят бешенство в его глазах.
— Почему нет взрыва?!—истошным голосом кричит царь и подбегает к Акпарсу.—Изменник!
— Позволь сказать...
— Ты погубил меня, ирод! Без взрыва башни полки спускать нет смысла! Все замыслы мои прахом пошли! Уж воины мои, наверное, рассеяны и гибнут. И меня трусом чтут!
— Великий царь;—Мамлей шагнул к Ивану,—свеча под землей горит...
— Свеча! Свеча! Ты тоже татарчук, и вместе вы измену готовили. Вы двое погубили меня. Эй, кто там?
К царю подскочили трое с саблями наголо.
— Берите этих двух, и головы долой! Там, за шатром!
Воины подскочили к Акпарсу и Мамлею и обезоружили их.
— Ведите поскорей. Пусть все знают, что измену я терпеть не буду. Как я обманут! — Царь подошел к Акпарсу и с ненавистью оглядел его.— Другом преданным прикинулся, чтобы в решительный час подлую измену сделать? О, как я наказан богом, что язычников пригрел около сердца! Ведите!
— Прощай, мой брат,—спокойно произнес Акпарс,— я смерти
не боюсь, она ходит здесь кругом. Не ты, а я обманутым оказался. Я в ум твой верил, в сердце, а ты...
— Ну, что вы рты разинули? Ведите!
Акпарс оттолкнул охранников, обнял Мамлея за плечи и шагнул навстречу смерти.
— Алешенька, что делать?—Царь поглядел на Адашева, растерянно развел руками.— Неужто отступить, Казань врагу оставить?
— Такого не дай бог,— ответил Адашев.
— Мужайся, государь! — воскликнул Сильвестр.— Полк царский подними, сам воинству покажись, влей в души ратников отвагу. Да будет один пастырь...
И в этот момент над Аталыковой башней взвился столб черного дыма, страшным грохотом разнесся взрыв, которого перестали ждать
— Вернуть! — закричал царь, как только утих грохот взрыва. — Вернуть немедля! Быть может, еще не поздно! — И все поняли, кого надо вернуть. Первым бросился за шатер Алексей Адашев.
А к царю подскочил воин и крикнул:
— Твой полк готов, великий государь!
— Коня мне! —Иван оправил пояс с саблей, боевой дух снова вернулся к нему.— Теперь посмотрим, басурманы, кто кого!..
Акпарса и Мамлея шестеро стражников вывели к берегу ручья. Один из них знал Акпарса и первый заговорил:
— Ты, верно, недосмотрел чего-нибудь? В измену я не верю. Я знаю, ты не такой.
— Спасибо, друг.
— Ежели ты в измену нашу не веришь,—сказал Мамлей,— так спаси нас!
— Ослушаться царя? Да ты в своем уме? За это и своя голова с плеч слетит. Вы сами сделали бы то, что царь повелел.
— Царь молод и горяч,— промолвил другой стражник.
— Да мы не просим, чтобы вы нас отпустили,— настаивал Мамлей.— Богу помолиться перед смертью дайте.
— Богу — это можно. Умереть без молитвы — грех.
— Я и раньше никогда и никого не обманывал,—сказал Акпарс,— а теперь перед смертью зачем мне обман? Нам молитвы не надобно, нам время переждать надо. Свечка под землей совсем тихо горит, я верю, что взрыв будет. Прошу тебя, дождись взрыва, а потом выполняй приказ царя.
— А ведь он дело говорит, — сказал кто-то из стражников. — Мы спешить не будем.
— Охо-хо. А ежели государь узнает?
Взрыв раздался, эхом прогремел над землей.
Стражники сунули сабли в ножны.
— Теперь можете царское повеление исполнять. Мы готовы,— в голосе Акпарса звучала обида.
С пригорка бежал Адашев и размахивал руками.
Стражники начали развязывать Акпарсу руки...
Могучим ударом свежих сил противник был смят, и Казань пала.
Мурзу Чапкуна разорвали сами казанцы, хана Эддин-Гирея отдали в плен, а крымцев выгнали вон. Даже тех немногих, которым удалось убежать, ратники Андрея Курбского перебили за Казанью.
Шигонька о взятии Казани написал:
«Божиею помощью православные одолели басурманов, и бысть сеча велика в граде Казани. Христиан-пленных множество тысяч душ освобождено, а побитых в граде столь множество лежаще, аки негде ступить, чтобы не попасть на убиенных, а за ханским двором костры мертвых лежали со стенами городскими наравне. Вот сколь зла сеча была.
И приехал ко Государю хан Шигалей и поздравил его от души, и повелел Государь одну улицу очистить от мертвых, и по ней Государь въехал в град, и тут у наряду стояло множество народу христианского освобождашеся от плена. Все они пали со слезами на колени, глаголя: «Избавитель наш, Государь, из ада ты нас вывел, для нас, сирых, своей головы не пощадил». Государь повелел их в стан свой отвести и напитати и отсылати по домам их тысячи по три и по пять.
Приказал Государь воеводам огни гасить, а сам поехал во двор за город, где прежде стоял.
Потом Государь послал по всем казанским улусам жалованные грамоты и ясачные, чтобы люди шли ко Государю, не бояся ничего. Кто лихо нам чинил, тому бог отомстил, а Государь их пожалует.