— Но... «еще на корабле» я его ненавидела, — запротестовала сержант. — Он был такой... такой...
— Мерзкий? Наглый? — подсказала Косутич со смехом, который резко оборвался. — Черт, не заставляй меня смеяться, девочка! Да. А ты на него смотрела газельими глазками, со всем его мерзким и наглым поведением.
— Я не смотрела газельими глазками, — твердо и настойчиво повторила Дэпро.
— Называй это как хочешь, девочка, — сказала старшая женщина с усмешкой. — Я называю это газельими глазками. Или глазами раненой газели. Но здесь это не звучит.
Дэпро почти в отчаянии огляделась, но все остальные раненые, казалось, спали. Если не спали, то проявляли невероятное самообладание и не смеялись над ней. Затем она снова посмотрела на Косутич.
— Что вы собираетесь с этим делать?
— Да ничего, — сказала сержант-майор и снова усмехнулась, увидев ее удивленный взгляд. — У нас есть более важные вещи для беспокойства, сержант. А пока что он, кажется, или ни черта не замечает, или гонит тебя палкой. Я не знаю, что именно.
— И я не знаю, — грустно призналась командир отделения.
— Вот что, — сказала Косутич, — когда я не буду чувствовать себя как кусок отбивной, приходи ко мне, пожужжим? Не знаю, могу ли я что-нибудь сделать, но поговорить мы можем. Никаких рапортов, никаких записок, никаких советов. Просто... девчоночий разговор. О мальчиках.
— Девчоночий разговор, — недоверчиво повторила Дэпро. Она посмотрела на сержант-майора, затем вниз, на ряд боевых нашивок, на обожженную и искалеченную руку. — Вы понимаете, что это звучит... странно.
— Послушай, ведь ежу понятно, что у тебя сейчас с мальчиками сложности, — сказала сержант-майор, указывая подбородком на спящего принца. — Думай обо мне как о своей старшей сестре.
— Хорошо, — сказала Дэпро, медленно качая головой из стороны в сторону. — Как скажете. Девчоночий разговор.
— Но не сейчас, — поморщилась сержант-майор, снова укладываясь. — Когда я не буду чувствовать себя как кусок отбивной.
Первое, что почувствовал Роджер, была мучительная жажда. Но по пятам за жаждой пришла головная боль, которая пересиливала жажду.
Он застонал и попытался пошевелить пальцами рук и ног. Кажется, что-то получилось, поэтому он решился пойти дальше и открыл глаза.
Что ж, думал он, составляя опись своих ощущений, жарко и тесно, над головой каменная крыша. Тянуло также далекой вонью испражнений флар-та, и, давясь ужасным запахом, он поклялся, что никогда больше не пожалуется на гремучее масло. Он убедился, что есть много запахов, которые значительно хуже.
Начиная с горелой свинины.
Он повернул голову вбок и снова застонал. Он не понял, что произошло с этим морпехом, но что-то плохое. Настолько плохое, что он не был до конца уверен, мужчина это или женщина.
— Плазменный заряд, — сказал голос с другой стороны от него.
Роджер повернул голову, медленно и осторожно, и взглянул вверх на уродливое лицо дока Добреску.
— На самом деле всего лишь тепловое излучение. Хотя и это достаточно плохо.
Уоррент-офицер на мгновение глянул на другого своего пациента, потом снова на Роджера.
— Доброе утро, ваше высочество.
— Голова, — прохрипел Роджер.
— Болит? — бодро спросил врач.
— Да.
Бывший рейдер наклонился вперед и прижал к шее принца инъектор. Мгновение спустя по телу прокатилась волна блаженного облегчения.
— О-о-о-о!
— Не привыкайте к этому, — предостерег врач. — У нас много раненых. И поэтому мне нужно, чтобы вы поскорей выздоравливали, ваше высочество. Мне есть кем заняться.
Роджер почувствовал на плече чью-то руку, которая мягко, но настойчиво потянула его вверх. Он оглянулся и выяснил, что рука принадлежит Мацуги.
— Костас? — слабым голосом спросил принц. Он прислушался. Не слышно было ни гулких ударов плазменной пушки, ни треска бисерных ружей. — Что случилось? Мы победили?
— Да, ваше высочество, — сказал слуга, приподняв его, и протянул чашку восхитительно прохладной воды. — С возвращением.
В памяти Роджера неожиданно пронеслась давешняя картинка.
— А Дэпро? — резко спросил он.
— Сержант Дэпро? — переспросил слуга с озадаченным выражением. — С ней все в порядке. Почему вы спрашиваете?
Роджер хотел было объяснить, что вспомнил, как над ее головой вознесся топор, но передумал. Не исключено, что тогда ему придется объяснять и странное, беспокойное чувство, возникшее одновременно с этим ярким воспоминанием.
— Неважно. Как обстоят дела?
— Мы победили, как вы и предположили, — ответил камердинер. — Но сейчас все сложно.