Он все отмахивался, словно стыдясь ее откровенности, и не мог сдержать счастливой улыбки, когда она, сев рядом, положила голову ему на плечо.
— Иные жены, — сказала она, подтрунивая, — могут позволить себе какие-то радости, чуточку жизни для себя, а ваши жены — военнослужащие. Плечом к плечу. Только бы вам спокойно было. — И, вздохнув, добавила: — А другого и не надо. Понял? — И легонько стукнула его пальцем по подбородку.
— Понял, — сказал Рубен.
Мы вышли из дому под вечер.
— Рубен, — сказал я, — тебе надо отдохнуть. — Он молчал, шагая рядом. — Не вздумай меня провожать. Если только до остановки, за ворота.
— Послушай, — сказал он, — что это Аведиков придумал? Тоже друг — парторг!
Я сначала и не понял, о чем это он.
— Что это тебе ребята наговаривали обо мне? Это ведь он организовал. Никто и не знал, зачем ты, собственно, приехал. А тут на тебе — обрадовались.
— А, — сказал я, — ничего особенного. О себе говорили, я спрашивал, они отвечали.
Он недоверчиво повел глазом.
— Правда, правда. Могу рассказать о каждом. Биографично. Муша из Белоруссии, мальчишкой партизанам помогал. Отец у него погиб, братишку фашисты убили. Грабовецкий мой земляк. После техникума — литейщик, потом летчик. Аведиков с Кубани…
— Гм…
— Ну, еще о летных буднях. Как ты их учишь, о том, как сложно вести бой в стратосфере, где все протекает в сложных условиях и нужна максимальная точность, расчет. А также на малых высотах — у земли не развернешься.
— Ну, — сказал он, — это и я мог рассказать. Я думал, тебе нужно что-то особенное.
Мы свернули на боковую аллею.
— Хорошие ребята, — вдруг сказал он с солнечной своей улыбкой, будто благодарил судьбу, подарившую ему таких товарищей. — Какую жизнь прошли, в люди вышли. Летчик-перехватчик… Он и инженер, и радист, и штурман. Целая академия в голове. Я на них надеюсь… Полностью. Верю, как себе. Так что в случае чего, не дай бог… Они себя в небе покажут. А как же иначе? — Он даже остановился на мгновение, лицо посуровело. — Как же иначе. Если не мы, тогда кто же?
МАРШ НА РАССВЕТЕ
Повесть
1
В полутемном коридоре мерцали сваленные в кучу господские кресла, коробки от патронов. Винтом поднималась лестница с остатками ковра на железных ступенях. Взойдя на второй этаж, Елкин толкнул наудачу дверь. И тотчас ее захлопнул. Лишь успел заметить в зеркале округлые плечи, прижатую к груди юбку.
— Спятил? — звонко донеслось изнутри. — Не видишь, что ли?
— Стены ж не стеклянные, — сказал Елкин. — Где тут офицеры живут? Я новенький.
— В конце направо. Другой раз стучите!
— Спасибо, надеюсь, не придется.
За крайней дверью слышался нестройный шум, стук посуды, кто-то выводил фальшиво и хмельно:
«Стучать, — подумал он, — бесполезно».
Вошел.
За столом сидели двое в офицерской форме. Цыганистого вида крепыш в шапке смоляных кудрей оборвал песню на высокой ноте, уставясь на Елкина блестящими, как черешня, глазами.
— Ба! Нашего полку прибыло! Еще один ветеран мамкиной дивизии.
Сидевший рядом белесый, в очках близоруко и мягко улыбнулся, доставая спрятанную бутылку.
— Присаживайтесь, — сказал он, — вот наша обитель. Раньше тут, верно, слуги жили, а господа внизу: великолепный зал для роты автоматчиков. Видал?
Елкин кивнул:
— Мельком…
Мансарда была тесной, жаркой, потолок ее подпирала печь наподобие усеченной пирамиды. За пологом в смежной боковушке виднелись нары с ворсистыми одеялами.
— Глотни, пожалуйста. Для сугреву, как говорят у нас на Енисее. Фронтовые, у старшины остались.
В придвинутой кружке заколыхалась голубая жидкость. Спирт. С дороги в самый раз. Многочасовая тряска от Каунаса по заснеженным польским проселкам давала себя знать. Холод уходил, оставляя во всем теле ощущение зябкой дрожи.
— Не желаем? — ревниво сказал цыганистый. — Ай здоровье бережем?
— Брось, Ветров, — поморщился тот, что в очках. — Может быть, без привычки и противно. Мне, кстати, тоже.
Но Ветров будто и не расслышал.
— Ну-ка, ну-ка…