— У нас предписание — явиться в штабарм за дальнейшим распоряжением, — торопливо и что-то уж слишком громко заговорил Валерий. — Я тут справлялся у шоферов: город взят с ходу, дивизии ушли в прорыв, дорога перерезана: что, как, почему — не известно. Штабарм где-то позади. Бляхин кивал в такт словам, словно добрый наставник. — Не мельтеши фонарем, — разозлился Валерий. — Надо незаметно сняться с позиций и отступить, до подхода штабарма. А то нас всех тут перешлепают.
— Вот именно, — кивнул Бляхин.
— Эдак лучше прямо на восток, — буркнул Кандиди, — до Москвы. Тогда уж все целы будем наверняка. Не совсем ловко выходит. Наше место в порядках дивизии, а мы, значит, — назад, в штабарм. Здрасте, тетя, Новый год.
— А что поделаешь? — вставил Бляхин. — Тут не тиатр, обстановочка диктует. Как говорится: смелость май, да разум не теряй. Не за себя — за людей в ответе.
Рука Кандиди, сжимавшая ложе автомата, побелела в костяшках.
— Обстановочка, значит? Оно и видно… Только диктует она совсем другое. Штабарм может пройти севернее, разминемся и будем блуждать, как дурачки. А если сюда сунется и напорется на немцев, опять же на нашей совести. — Он вдруг резко повернулся к качавшему головой Бляхину, тихо, раздельно сказал: — Отойдите вон в сторонку, не мешайтесь тут. Слышал, что сказано? Ар-ртист!
Еще с минуту, оставшись втроем, молчали, Кандиди тяжело перевел дыхание.
— Жалельщик нашелся. Человеколюб! — бросил он вслед Бляхину. — Я ему такой театр покажу, голову потеряет, а она ему, видать, всего дороже…
Валерий, немо взиравший на Елкина и Кандиди, словно очнулся. Даже сквозь пороховую серость стало видно, как побледнело его лицо.
— Вы… вы что обо мне подумали? Вы что…
— Я пойду, — донесся голос Лиды. — Мне еще медикаменты нужно рассортировать.
Елкин кивнул Харчуку.
— Проводи санинструктора до блиндажа.
— Ваши соображения? — уже спокойно сказал Валерий, и лицо его, тронутое усмешкой, было теперь спокойно и вместе с тем страшновато. Не поднимаясь, он торопливо натянул на здоровое плечо шинель.
— Вам-то незачем, товарищ лейтенант, — урезонил Кандиди, — сами обернемся.
— Ничего, ничего, я буду осторожен. На пистолет и одной руки довольно. А соображать будем на месте. Надо выбраться к окраине.
Чувствовалось, перечить ему бесполезно. Поодаль в тени топтался Бляхин.
Над койкой навис фонарь, под, фонарем возник старикашка в белом с козлиной бородкой. Он держал на весу только что вымытые руки.
— Куда? Куда, пан лейтенант? Цо то е? Здесь естем один начальник, одна дисциплина, — трескуче произнес старичок и обмакнул руки в поданное Вадимом полотенце. — Посторонних проше выйти!
Но Валерий уже шагал к выходу.
— А приказ?! — закричал старик. — Не позволям!
Снаружи грохнуло раз-другой, к ногам Валерия посыпалась штукатурка.
— Товарищ лейтенант, — окликнул Кандиди, — переждем, постойте!
Елкин попытался поймать его за рукав и не успел. В тот же миг на гребне ограды грохнуло, ослепив обоих, Елкин упал, споткнувшись о растянувшегося на снегу Валерия. Тот застонал. Сержант с Бляхиным уже были рядом.
В луче фонарика — искаженное болью лицо, рука, прижатая к животу. Чуть слышно шевельнулись губи:
— Ну, принимай роту…
И лег щекой на снег устало, как на подушку. Сержант припал ухом к груди, погасил фонарь, поднялся:
— Дышит…
Елкин обернулся, увидел распластавшихся рядом Вадима и Бляхина, приказал:
— Берите поосторожней. Вы, ефрейтор, там не задерживайтесь, сдайте врачу — и живо назад…
Едва они скрылись в дверях вместе с раненым, длинная очередь с предмостного холма, куда упиралась дорога, подняла вокруг снежные вихорки. Елкин с сержантом залегли, потом скрипнула дверь кирки, и к ним подполз, огибая виллис, Бляхин.
Елкин снова посмотрел вдаль: там, где обрывалась освещенная часть дороги, темнел каменный без крыши, домишко, затем в темноте пропадала пойма, отделявшая городок от холма, где затаился противник. Валерий, кажется, был прав: надо было выбраться к этому домику и там на месте решить, что дальше делать, может, удастся разглядеть позиции немцев. От домика вправо к взводному блиндажу рукой подать. Но оставшиеся на полдороге фонари портили все дело.