Работая в группе командующего, Тоня часто по служебным обязанностям приносила ему в кабинет обед, и Ивану Степановичу хотелось, чтобы она подольше побыла с ним.
— Посиди немного со мной, — говорил он. — Расскажи мне что-нибудь о себе.
Тоня соглашалась и о многом говорила с ним: о своём нелёгком детстве, о родителях, живущих в деревне. Иногда обедал он нарочно долго, растягивая время, чтобы можно было подольше посидеть вдвоём, поговорить, отвлечься от многих тяжёлых дел и фронтовых забот, которых у него было по горло.
Разлад с семьёй тяготил, конечно, Ивана Степановича, сильно беспокоил его. Но он никого не винил, считал, что виноват сам. Жаль лишь детей, для которых его разрыв с семьёй будет тяжёлой травмой. И он мучительно искал возможности сделать так, чтобы всё прошло с меньшей болью и моральными потерями, чтобы быстрее залечивались душевные раны, которые он наносил сейчас своим отношением к семье. В такие моменты Иван Степанович строго корил себя за безволие и давал слово, что не станет видеться больше с Тоней. Но тогда одолевала тоска, он отступал от своего решения и вновь при встрече с любимой улыбался приветливо и ласково. Он давно заметил, что ему приятно смотреть на девушку, говорить с нею, и говорить не о каких-то серьёзных вещах (таких разговоров у него хватало), а просто так — о всяких мелочах. И такой пусть даже мимолётный, пустячный разговор часто снимал напряжение дня, и он, уставший, измотанный массой ежедневных неотложных дел, оттаивал, отходил душевно и вновь обретал силы для больших фронтовых дел и ответственных решений.
Давно миновали трудные, но незабываемые годы. Сколько довелось пережить разных испытаний. И вот встреча, беседа с молодым офицером-артиллеристом со всей остротой напомнила маршалу, что от него во многом зависит настоящее и будущее десятков тысяч людей, которые верят в принципиальность, ум, военный опыт своего командующего, что благодаря ему они останутся живы в этой жестокой войне и им ещё доведётся испытать настоящее человеческое счастье. Думая об этом, люди с ещё большей решительностью дрались с врагом, приближая час победы…
Тут машина вдруг вздрогнула и остановилась. Конев строго посмотрел на адъютанта, словно осуждая его за прерванные воспоминания, коротко распорядился:
— Срочные документы на подпись…
3
Выписавшись из госпиталя, капитан Паршин по счастливой случайности, чего он, конечно, никак не ожидал, попал в свой полк и, естественно, в родную батарею. Возможно, произошло это потому, что с ним беседовал командующий фронтом, о чём знали все, от главного врача госпиталя до медицинской сестры. Его радовала предстоящая встреча с боевыми друзьями, с которыми он прошёл через знаменитый Колтовский коридор, достиг Вислы и перешагнул её.
Часть пути до линии фронта Паршин проделал на попутной машине. Водитель попался разговорчивый, и за полчаса Паршин узнал о многих новостях войсковой жизни, о боевых делах своего 1-го Украинского фронта.
Он находился ещё под впечатлением недавно полученного от Клавы второго письма, в котором, в отличие от первого, Галина «подруга», как она себя отрекомендовывала, писала о последних днях жизни Гали. Утешая Николая, Клава уверяла его, что Галя вовсе не была достойна его любви и, хотя о покойниках плохо не говорят, всё же она, мол, поступила дурно, изменив офицеру, да ещё фронтовику. При этом «подружка» заверяла Паршина, что, в отличие от покойницы, всегда готова принять его и соединить с ним свою жизнь…
Именно это признание произвело на Николая тяжёлое впечатление. Он и верил и не верил тому, что сообщалось в письме. Поэтому, когда шофёр заговорил о девушках, работавших в их транспортном подразделении, Паршин даже поморщился. Но водитель машины сделал вид, что не заметил этого, и делился с попутчиком мыслями:
— Разные, конечно, попадаются девчата. Некоторые не отказываются от внимания мужчин, а нашего брата здесь много. Другие же высоко держат своё женское достоинство, не допускают вольностей. Таких уважают и ценят.
Водитель повернул руль, объезжая воронку на дороге, и продолжал:
— Вот была у нас, скажу вам, дивчина — кремень! Сколько женихов к ней набивалось! Она — ни-ни. То шуточкой, то прибауточкой ото всех отбивалась. Думали, ненормальная какая-то. А оказалось, что у неё была настоящая, большая любовь. Жаль, что поранило её тяжело…
Паршин, слушая напевный говорок солдата о девушках, размышлял о своей неудачливой любви. В этом у него полное невезение. Вот и Наташа Круглова вроде бы рядом, а успокоения и радости на сердце у него нет.