Пехотинцы одобрительно зашумели. Круг раздвинулся, освобождая место для лейтенантов. Вершков сначала представил Паршину командиров отделений, а затем и стрелков, назвав каждого по имени и отчеству. По дороге во взвод они успели кое-что рассказать друг другу о себе. Паршин узнал, что Вершкова зовут Василием, родом он из Оренбуржья. «Почти что земляки», — отметил про себя Николай. А теперь вот оказалось, что комвзвода многое может сказать о своих бойцах: откуда каждый родом и какая у кого семья, родители ли остались одни на родине или есть жена, дети, а у кого просто ещё невеста.
«А смогу ли я вот так доложить о каждом расчёте? — подумал Паршин. — Пожалуй, нет, не смогу. Надо мне в этом деле подтянуться».
Вершков между тем спрашивал у бойцов:
— Как вы тут, в обороне, как говорится, не замшели? Грусть-тоска вас не грызёт?
Ответил ему пожилой боец с загрубевшим на степных ветрах морщинистым лицом:
— Да нет, товарищ лейтенант, работки хватает. Есть чем заняться. Укрепляем вот позиции. А когда выдаётся минутка повольготней, опять же, байки рассказываем. Есть у нас мастера по этой части.
— А не помешали мы вам с лейтенантом? Если что, вы не стесняйтесь. Мы с товарищем артиллеристом тоже послушаем. И нам развлечение не мешает.
Стрелки задвигались, зашевелились, подталкивая вперёд одного, тоже уже в годах, солдата с длинными украинскими усами, спускавшимися по уголкам рта к подбородку.
— Давай, Степан Микуленко, начинай, чего уж там. Лейтенант разрешает. Да и нам охота послушать, чем дело-то кончилось.
Красноармеец покрутил усы, заломил повыше пилотку на голове, усмехнулся:
— Да я что, я завсегда готов.
Он расстегнул карман гимнастёрки, достал оттуда изрядно поистёршуюся бумажку.
— Вот скажу я вам, братцы, что мне жинка Катерина из дому прописала.
— Давай, давай, не тяни кота за хвост. Красноармеец развернул письмо:
— Слушайте, хлопцы, да на ус мотайте, какой, значит, наказ мне жинка даёт. «Если ты, горе моё, до Пасхи Гитлера-антихриста не одолеешь, то придётся нам ещё больше бедовать и мучиться…»
Степан вздохнул, посмотрел оценивающе на своих товарищей и, поняв, что они осознали всю серьёзность положения, продолжал читать:
— «Отчего я тебе про весну толкую? А оттого, что сеять надо. Весна, она не за горами, а я смотрю на пустой двор и горюю: что же мне, опять без мужика на поле спину гнуть? Нет, нету на это моего согласия! И потому мой тебе категорический сказ: кончай Гитлера-подлюгу и возвертайся до дому… Да смотри, когда будешь в этой самой хвашистской берлоге и возьмёшь самого главного хвашиста за бороду, чтобы он вернул нам всё, что у нас награбил. Иконы, картины и всё другое наше русское…»
Закончив чтение письма, Степан оглянулся вокруг, увидел, что никто из бойцов не падает со смеху, а только некоторые затаили улыбку на губах, и, удовлетворённый этим, сказал:
— Вот, братцы, какая стратегия предписана мне да, видать, и вам всем моей жинкой Катериной. Хоть стой, хоть падай, а задачу выполнять надо. Да ещё так быстро — к весне. А до Гитлера-то ещё дотянуться надо. Тут фашистский генерал Модель стоит со своими танками. Вот ведь как оно получается. Выходит, что зажат я с двух сторон. Спереди фашистские танки, а с тылу — жинка с ухватом. Что страшнее? Пожалуй, я лучше на врага пойду. Танки-то мы вроде научились бить, да и вот артиллеристы подсобят. А с разгневанной жинкой ещё ни одному мужику справиться не удавалось. Правду я говорю?
Теперь заулыбались, загалдели, перебивая друг друга, высказывая разноречивые суждения.
— А что, — сказал самый молодой из них, недавно прибывший во взвод Иван Непейвода. — Говорят, Гитлер слабеть стал. Может, и впрямь скоро за горло его возьмём?
— Насчёт Гитлера, — вступил в разговор пожилой солдат с изрезанным морщинами лицом, — у меня точные сведения есть. Из достоверных, как теперь сказывают, источников.
Все повернулись к нему:
— Что это ещё за источники, Кондрат? Опять какую-нибудь небылицу выдумаешь?
— Почему это небылицу? — обиделся Кондрат Булычев. — И что это у вас супротив меня всегда настрой такой. Я ж сказал, что из верного источника знаю, что Гитлеру хана скоро будет. Капут.
— Да что ты за пророк такой! Мы этого Гитлера бьём-бьём, а он всё не сдаётся, а тут вдруг — хана.
— Не пророк, — отвечал Кондрат, — а слух идёт, что цыганка так ему нагадала. Да дайте же я по порядку вам всё обскажу.
Бойцы подвинулись поближе, притихли.
— Дело, выходит, было так, — многозначительно подмигнув, начал Кондрат. — Изверился Гитлер в своих генералах. Что ни спланируют они — всё промах. Как говорится: двинули его генералы свои корпуса, да на камень нашла коса. Москву обещали до осени взять — не взяли. Хуже того: сами еле ноги унесли. Под Сталинградом — в котёл угодили и не вылезли. Под Курском «тиграми» да «пантерами» пугали, а пришлось не нам, а ихнему зверью уползать, поджавши хвост, восвояси. А тут ещё под Корсунью конфуз получился — обмишурились. Опять его доблестные войска в котёл угодили. Словом, хотел Гитлер Россию съесть, да пришлось в лужу сесть. Ну хоть ложись да помирай. А помирать-то, видать, неохота великому завоевателю. И призвал тогда Гитлер цыганку. Вот она ему и нагадала — капут!