Поскольку на фронте, занимаемом 38-й армией, не удалось пробить оборону противника на достаточную глубину, чтобы обеспечить ввод 4-й гвардейской танковой армии, как это первоначально планировалось, маршал Конев решил и танкистов генерала Лелюшенко направить по дороге, пройденной соединениями генерала Рыбалко.
…Танкисты Лелюшенко продвигались по несколько расширенному коридору, наступая на Городок, обходя Львов с юго-запада.
Конев взял из рук Соколовского карту, разложил её на столе.
— Посмотрим, Василий Данилович, что у нас получается, — произнёс он ровным, спокойным голосом.
Западнее Бродов красные стрелы плотно обжимали большую группировку войск противника.
— Сколько же здесь дивизий? — обводя карандашом круг по красным линиям, спросил Конев.
— Восемь, Иван Степанович, — ответил Соколовский. — Но главное, — добавил он, — ввод в прорыв крупных сил подвижных войск через узкий, простреливаемый противником коридор производился, пожалуй, впервые в практике нашей армии.
Но Иван Степанович разговор на эту тему и в таком тоне не поддержал. Операция только что началась, а цыплят-то по осени считают. Он вернулся к бродскому окружению.
— Восемь, — задумчиво повторил Иван Степанович. — И что показывают пленные? Не думают ли сдаваться эти дивизии?
— Командование окружённых нами войск пытается вырваться из котла. Большинство солдат тоже верит пока в такую возможность. Во всяком случае, дерутся они с отчаянностью обречённых.
Конев задумался. Потом посмотрел на стоящего рядом члена Военного совета генерала Крайнюкова и поставил перед ним задачу:
— Надо подготовить обращение к солдатам окружённых дивизий и ультиматум командованию немецких войск об условиях сдачи. Я думаю, напрасное кровопролитие с той и другой стороны в создавшихся условиях ни к чему.
Маршал ещё раз решительным движением обвёл карандашом район бродской группировки немецких войск.
— Кстати, Василий Данилович, сколько там тысяч солдат и офицеров?
— По данным разведуправления и по показаниям пленных, около пятидесяти тысяч.
— Тоже немало, — резюмировал Конев. — Попытаемся склонить их к сдаче в плен. Но одновременно срочно разработайте план расчленения и уничтожения этой группировки. Долго возиться с ней нам некогда. Танковые войска ушли вперёд. Надо их догонять, закреплять освобождённые районы. А без пехоты сделать это невозможно. Так что стрелковые полки нам очень нужны.
Иван Степанович помолчал, потом заговорил совсем о другом:
— Надо бы письмо домой написать. Дети растут. Знают, где их отец воюет. Ясно, что ждут весточки. А у меня всё времени нет. Всё думаю, сегодня-завтра напишу, а дела неотложные постоянно наваливаются, приходится снова откладывать. Обидятся ребята, когда подсчитают, сколько же отец им писем с войны прислал. Не поверят, что так уж занят был, что передохнуть некогда…
На следующий день среди множества срочных дел Конев позвонил Крайнюкову насчёт обращения к солдатам окружённой немецкой группировки и, выслушав его внимательно, подтвердил:
— Да, да, именно листовку. Разъяснить безвыходность их положения и гуманность советского командования. И ультиматум командованию окружённых войск.
Закончив разговор, маршал сел за стол и взялся за ручку. Положил перед собой чистый лист бумаги, но вывести нанём успел лишь первые три слова: «Здравствуйте, дорогие мои…»
— Товарищ маршал, Москва вызывает, — доложил порученец.
В трубке отчётливо прозвучал чуть глуховатый, знакомый голос.
— Слушаю вас, товарищ Сталин, — ответил Конев и, выслушав вопросы, доложил: — Всё идёт по плану. Да, восемь дивизий попали в окружение. Попробуем склонить их к капитуляции. Да, да, как вы советуете. Сбросим листовки. И ультиматум предъявим.
— Но главное — это Львов. Не задерживайтесь. Паузы не должно быть…
— Понял, — ответил Конев. — Танковые армии уже нацелены на Львов. Покончим с окружённой группировкой и подключим свежие силы.