Шалов, направившийся уже к выходу, вдруг остановился, спросил:
— А ты, Супонин, не присочинил всё это? Про маршала-то? Я вот три года бессменно воюю, а Конева только раз видел, когда он мне награду вручал. А тебе что-то везёт на такие встречи.
Супонин обиженно скривил губы:
— Ей-богу, если и присочинил что, товарищ старшина, то самую малость. И до сих пор удивляюсь, как мне тогда маршал взыскание не влепил за невыдержанные речи, а главное, за неумение наблюдать за полем боя. Я ж ему тогда ничегошеньки не смог доложить толком.
Шалов махнул рукой и вышел, а бойцы взвода поспешили на завтрак.
— Ты, Супонин, идёшь аль нет?
— А как же! Меня ещё в запасном полку старшина учил: «Хоть врачи не советуют перед боем наедаться, потому как, если в живот ранят, лечить труднее будет, а ты их не слушай, ешь больше. Кто знает, когда бой кончится и подвезут ли кашевары к тому времени пищу».
Супонин ел сосредоточенно, не спеша. Он отправлял в рот последнюю ложку каши, когда вдруг прозвучала команда: «К бою!»
31
Уже темнело, когда Иван Степанович Конев в плащ-накидке по глубокой траншее пробирался с генералом Курочкиным на передний край одной из дивизий 60-й армии. По пути остановились около пулемётной ячейки. Поздоровавшись, маршал спросил бойца:
— Давно здесь?
— С утра веду наблюдение, — ответил пожилой пулемётчик, не зная ещё, кто с ним говорит, но чувствуя, что кто-то из высокого начальства, раз его сопровождают генерал вместе с командиром полка. Объяснение дал толковое: — Справа, вот там, у двухэтажного здания, — пулемёт. Из траншеи ведут огонь автоматчики. А слева — ещё не уточнил. Но похоже, что и там тоже пулемёт. Ручной или станковый — ещё выяснить надо.
— А батарея откуда огонь вела?
— Из-за той вот группы домов. — Боец показал рукой. — Там, видать, огневые позиции их артиллеристов. А наблюдательный пункт у них, скорее всего, на чердаке высокого дома. Дважды видел, как бинокль там на солнце блеснул.
— Давно на фронте?
— С первого дня. Прошёл, как у нас говорят, огонь и воды и медные трубы. Трижды ранен. От западной границы отступал, а теперь вот снова сюда возвращаюсь.
Поскольку пулемётчик был в накидке, Иван Степанович поинтересовался его званием.
— Звание у нас известное — рядовой красноармеец. Конев повернулся к сопровождавшим его командирам:
— Непорядок…
Пулемётчику не понравился этот упрёк, и он тут же возразил:
— В чём же непорядок, товарищ… не знаю вашего звания. Службу мы несём исправно, бьём врага, можно сказать, в хвост и в гриву. Вроде бы всё выглядит как надо. Кажется, порядок…
— Да я не о том, товарищ боец, — уточнил Конев. — Службу вы знаете твердо и времени, вижу, зря не теряете, тщательное наблюдение ведёте. Всё это хорошо. А вот то, что всю войну рядовым, — это непорядок. Командир полка…
— Слушаю вас, товарищ маршал.
— Как фамилия? — повернулся Конев к бойцу.
Тот, ошарашенный только что услышанным, не сразу понял:
— Чья? Моя?
— Конечно!
— Громов я, товарищ Маршал Советского Союза. Извините, что не признал вас сразу.